— Я все понимаю, — говорит Оливер. — Но я должен сказать тебе, Джо: с тех пор как я снова засел за сценарии, моя мама идет на поправку. Она думала, что я сдался, и теперь, видя, как я усердно работаю, чувствует прилив сил. Нам нужно трудиться не покладая рук, друг мой. Для Клуба бедных мальчиков это единственный способ добиться успеха.
Ничто так не раздражает, как хороший совет от человека, вечно принимающего плохие решения, и мы молчим, пока Оливер не высаживает меня у дома. Прощай, Оливер, и привет, мои пустые жилища. В гостевом домике ни тебя, ни Сурикаты. Я снова принимаю душ (еще чувствую запах кроличьей крови), затем надеваю черный кашемировый свитер, иду на кухню и встаю перед набором ножей от Рейчел Рэйс. Выбираю нож поменьше, самый острый, и кладу его в книгу. Оливер прав, Мэри Кей.
Самое время усердно трудиться.
47
Я принимаю обезболивающее (на этот раз только половину таблетки). Если Оливер хочет познакомить Америку с Джонни Бейтсом, ему придется обивать пороги многих подонков. В каком-то смысле он мой друг, и я действительно болею за него, но ждать, затаив дыхание, не стану. Медиабизнес — почти то же самое, что отношения с Квиннами. Когда скажут быть напористее, он будет напирать; когда скажут, что надо сбавить обороты, он будет действовать мягче; когда ему пришлют записку, мол, о чем ты думал, твой Джонни Бейтс слишком мягкотелый, ему нужно будет ответить: «Как же вы прозорливы!» Оливер выбрал непростой образ жизни, а мне нужно оказаться в комнате наедине с женщиной — с тобой.
Я сажусь на паром до Сиэтла, разбираюсь с делами, возвращаюсь в Бейнбридж и иду домой. Выезжаю на своей машине, однако не паркуюсь у библиотеки — слишком близко и не так, как в «Близости». Надвигаю шляпу на лоб, как делают те, кому нужно выйти из дома, но нет гребаного желания с кем-либо общаться.
Я чересчур нервничаю из-за Рейчел в рукаве, которая сейчас отправится туда, где никогда не бывала. Получится ли у меня? Смогу ли я решиться?
Прохожу сквозь рощу и сажусь на корточки в саду библиотеки. Окна давно пора помыть, но я тебя вижу. Ведешь себя как обычно. Я нервничаю и не могу рисковать, что ты меня заметишь, поэтому крадусь через лесок на парковку. Возможно, меня стошнит. Полтаблетки. Адреналин. Боль-понг.
— Привет, Джо. — Это Суриката; она мчится куда-то и не останавливается, чтобы поболтать. — Пока, Джо.
Номи направляется в библиотеку, а в ее «Инстаграме» написано, что она была в Сиэтле, и я притащил сюда Рейчел Рэй ради нас, ради тебя и меня, и теперь Суриката меня видела — расскажет ли она тебе?
Пригнув голову, я спускаюсь по ступенькам в сад. Ротонда, слава богу, пустует. Я двигаюсь, как шарнирная кукла, как Мик, мать его, Джаггер, укладывая свое изувеченное тело на землю и копошась под нашей любовной скамейкой. Сначала я хотел провернуть дельце с помощью аэрозольной краски, но тогда увидят другие, и краска будет повсюду, так что идея неудачная, верно? Вынимаю нож из рукава и приступаю к работе. Продвигается медленно. Сочувствую Оливеру, поскольку управляться с ножом и впрямь нелегко, и такими темпами я никогда не закончу. Никогда не вырезал инициалы на дереве. Даже не уверен, что тебя это тронет, — да, тебе нравятся граффити в Форт-Уорде, однако понравятся ли тебе наши инициалы, вырезанные на сиденье нашей любовной скамейки, которая является собственностью публичной библиотеки Бейнбриджа? Заметишь ли ты вообще мою дерьмовую писанину?
— Что это ты делаешь?
Я вздрагиваю и роняю нож. Сурикате нужно меньше кофеина. И меньше любопытства.
— Тут болтик открутился, — говорю я. — Хочу починить, чтобы никто не пострадал ненароком. Дашь мне минутку?
— Да хоть миллион, — говорит она и уходит. Топ, топ, топ.
Надо действовать быстро, потому что Суриката не дура, и я порчу общественную собственность в личных целях, а ведь это лишь первый этап операции «Усердный труд», и мне нужно дойти до второго, еще более сложного.
Дверь библиотеки распахивается. Это ты.
— Так, — говоришь ты, — неужели я должна запрещать тебе вандализм по отношению к нашей собственности?
Чертова Суриката сдала меня, а я не успел закончить. У меня был план. Я собирался расстелить красное одеяло и включить песню «Ю-ту» — под нее мы впервые трахались, — и ты бы легла и увидела наши инициалы. Вот только жизнь никак не помогает моим планам осуществиться. Так бывает, когда тебе стреляют в голову и ты превращаешься в идиота.
Ты снова произносишь мое имя.
— Джо, хватит. Прекращай.
Я кладу нож в карман и ударяюсь лбом, вылезая из-под скамейки. Встаю. Голова кружится. Бедная моя голова… Ты вздыхаешь.
— Я тебе уже все сказала. Нам не о чем больше говорить. Иди домой.
— Погоди.
Ты не двигаешься. Может, встать на колени? Нет, я не буду вставать на колени. Это не похоже на нас. Я сажусь на скамейку. Я не прошу тебя присоединиться, но ты садишься рядом и кладешь руки перед собой.
— Ты была права.
— В чем же?
— Ты сказала, что я не способен на любовь.
— Я злилась на тебя, и уже раскаиваюсь. Может, закончим на этом?
— Да, — говорю я, — закончим. Я могу пойти восвояси. Могу продать свой дом и переехать. А ты можешь вернуться к работе и сделать вид, что меня не существует.
— Джо…
— Я не способен на любовь, Мэри Кей. Правда обжигает. У тебя есть все основания, чтобы забыть обо мне, поскольку ты попала в точку. Я написал непонятную записку какими-то общими словами. Я исчез. И записка была не просто непонятной. Я написал чушь — нельзя открыться любимому человеку лишь частично. Я испугался. Я сбежал. Никаких оправданий.
— Мне можно уйти?
— Разве я ушел, когда ты рассказывала про Фила?
— Хочешь сообщить мне, что женат?
— Поверь мне, Мэри Кей, я думал о побеге. Твой муж был рок-звездой. Я боялся… — Конечно, гребаная крыса меня никогда не пугала, однако в определенных ситуациях работает определенная стратегия. Ты слушаешь. Окна борделя «Сочувствие» открываются, ты немного подпускаешь меня к себе. — Мэри Кей, я обещаю, что больше никогда не откажусь от тебя. Признаюсь, я сбежал.
Ты молчишь — разумеется, ты молчишь. Лжец может сколько угодно клясться, что не станет лгать. Ты говоришь, что тебе, вероятно, лучше вернуться в здание, а я прошу тебя подождать, и ты взмахиваешь руками.
— Я ждала. Я весь день ждала твоего звонка.
— Я звонил.
— Только не сразу после приземления.
— Меня ограбили.
— Ох, думаешь, я поверю, что тебя ограбили в аэропорту?.. Ну что, Джо? Еще скажи, что в тебя стреляли в лос-анджелесском «Старбаксе».
— Я прилетел в Бербанк.
— Мне все равно. Слишком поздно.
