О, похоже, солнышко встает. Занавеска на окне посветлела. И Иисуса уже видно. Всегда его первого видно, когда солнышко встает. Но ты успеешь хоть немного выспаться. Я тебя так разбужу, чтобы ты раньше них встал. Пойдешь и начнешь одеваться, словно по нужде выходил и как раз вернулся. Спи. Хоть и недолго, но все не так устанешь, как если бы вообще не спал. Ты ж еще и при электричестве. Матерь Божья, а вдруг ударит? Матерь Божья! Меня один раз утюг током ударил. Я дотронулась проверить, горячий ли. Мурашки так до самого плеча и побежали! Ох, я и напугалась. Наволочку сожгла. Говорят, болезни от этого электричества будут. Правда, что ли?
Не знаю, сказал ли я, что неправда, или мне приснилось, что я это говорю.
— Нет, ничего не скажешь, утюг — это очень удобно. Раньше-то намахаешься, пока угли разгорятся, а сколько дуть приходилось. Как-то я себе брови опалила, пришлось потом подводить. Так с тех пор и подвожу. А те утюги, что со вкладышем, ничем не лучше. Тяжелые, и вкладыш этот все время остывает. Постоянно приходилось в огонь класть, потом вынимать. Печку топить. Раз мне на ногу упал. Счастье, что я была не босиком. Теперь включил — и готово. Удобно. Но вот если болезни... Не дай Бог. Хотя что заранее думать о болезнях. Начнутся, так будем терпеть — лучше, хуже или сразу помирать. Хорошо бы сразу. И без электричества тоже люди болеют. Так уж жизнь устроена. Я лучше пока стану думать, как мы с тобой будем. Первый раз. Матерь Божья. Даже страх берет. Разве могла эта кровать надеяться на такое? Надо только постель чистым застелить. У меня есть вышитое. И пододеяльник, и наволочки. Сама вышивала. Ждала по вечерам этих моих пьяниц — чем еще заняться? Вот и вышивала. Не для них, конечно. Еще чего. Буду я таких на вышитом принимать. И простынь нам новую куплю. Вымойся только. Говорил мне ваш начальник, что у вас там душ есть. Про тебя ничего не скажу, но вообще-то знаю, как мужчины моются. За вами глаз да глаз нужен. Я тоже искупаюсь. Полежу в корыте. Пену себе сделаю, может, духов капну. Сделаешь мне розетку у кровати? Я бы хотела себе ночник купить. Можно было бы иногда зажигать. А то все в темноте и в темноте. Хотелось бы разок при свете. Я где-то читала, что так гораздо приятнее. Я иногда люблю почитать. Когда ты уедешь, стану читать в кровати. Или подумать при свете — наверняка мысли приятнее. А ты не думай, спи. Я знаю, о чем ты думаешь, но времени уже мало осталось. Не хватит. Так что лучше и не начинать. Ты более усталым встанешь, чем если бы просто не выспался. Иной раз ноги едва держат, и в голове туман. День на дворе, а из тебя словно ночь все уйти не хочет. Готовишь, стираешь, а все как будто ночь. Как в потемках все. Ты бы на меня сердился. А я не хочу, чтобы ты сердился. Когда человек сердится, ему виноватый нужен. А виновата всегда женщина. Или ты бы опоздал, и тоже я виновата была бы. Но ты не беспокойся, я тебя научу, вот увидишь. Когда-то все бывает впервые. Ты ничего не умеешь, получилось бы наскоро, а я не хочу наскоро. Хватит с меня таких наскоро. Меня солдаты насиловали, я-то уж знаю, что такое наскоро. Пятеро их было, только медали надо мной звенели. Я даже не плакала. Да что я тебе буду рассказывать. Тебе не надо знать, каким мир был еще вчера. Может, тебе достанется лучший. Пускай у тебя будет лучший. Если мужикам надо, то пускай дерутся, но так, чтобы женщинам и детям за их войны расплачиваться не приходилось. Хотя эти мои пьяницы — не солдаты, а ничем не лучше были. Придет пьяный, равнодушный — тоже наскоро и спать. Такое наскоро — как будто он тебе мстит. Что солдат, что муж. А за что? За то, что мир так устроен, что нужны двое? А ведь мир создан для любви. Без любви и жить было бы незачем. Только спать да есть — зачем? Работать — зачем? Кому бы тогда захотелось работать? Я как-то читала в книге, что один человек умер, когда любил женщину. Сердце не выдержало. Подумать только, сердце. Все в сердце собирается. Слишком много наберется — и сердце не выдерживает. Ты не спишь?
Я спал, она меня разбудила. Видимо, я спал не очень глубоко — как говорится, словно заяц под кустом. Потому что вовсе не был уверен, что она вовремя меня разбудит. Вдруг уснет, когда надо будет вставать? Так что я спал, но вполглаза.
— Дай-ка посмотрю, как у тебя сердце бьется. — И она положила руку мне на грудь — кто бы не проснулся? — Немного нетерпеливо, словно спешит. А теперь ты положи руку на мое. — Она взяла мою руку, положила себе на грудь, тут уж и мертвый бы проснулся. — Чувствуешь, сколько накопилось? А вот женщина — она тоже может так умереть, не знаешь? Впрочем, откуда тебе знать? Мир несправедлив к женщинам. Убери руку. — И сама переложила мою руку обратно. — Я же сказала: сегодня — нет. Слишком поздно и тебе нужно хоть немного поспать. Надо начинать, когда ночь начинается, чтобы и мысли не было о том, что завтра вставать. Словно ночь будет тянуться вечно, и день никогда не настанет. И тела должны подольше полежать рядом, прежде чем... Одно тело должно почувствовать другое, как свое, прежде чем... Привыкнуть, освоиться. Потому что и страха в них много. Думаешь, в моем нет? О, может, больше, чем в твоем. После этих солдат, этих моих пьяниц я каждый раз боюсь. Я думала, что уже никогда не буду женщиной. Даже не хотела быть. Думала, стану вышивать, читать, петь, иногда, может, поплачу. Радио хочу себе купить, я тебе говорила? Я записалась в магазине. Они дадут знать, когда привезут. Радио буду слушать. Но человек живой. Я еще траур носила после второго. Еще в черном ходила, но чувствую — в сердце что-то колышется. Пошла в костел, вижу, мужчины на меня оглядываются, не только пожилые, но и младше меня. Я молюсь и чувствую, как они меня глазами раздевают. Стыдно, ведь костел же, Бог смотрит, но приятно. Один пекарь, я хлеб у него каждый день покупаю, но
