толком договориться ни с мужчинами, ни с женщинами, возможно, дело-то в тебе».
Штелен потрогала фигурку, изображающую Вихтиха. Ощутила гребень грубого шрама, уродующего это идеальное лицо – он тянулся от правого уха до левой стороны подбородка. Представила эти прекрасные губы, чей вкус так часто мечтала ощутить.
«Теперь уже не такие прекрасные».
Штелен ударила кулаком по столу. Выпивавшие за соседним столиком мужчины едва не подпрыгнули от неожиданности и закрутили головами, пытаясь найти источник звука. Она снова сплюнула, словно могла таким образом избавиться от горечи всей своей жизни.
«Вихтих – идиот».
Он заслужил все, что с ним произошло. Давно пора было кому-то испортить эту милую мордашку.
Горечь поднималась из ее живота, и сердце захлестывала грусть. Штелен сморгнула, и слезы побежали по ее лицу, прочертив дорожки в покрывающей его грязи. Она вытащила фигурку, осмотрела изуродованное лицо. Взгляд у Вихтиха стал подавленный. Впервые за все время, что она его знала, Вихтих потерпел поражение и был здорово потрепан – выражение его лица не оставляло в этом никаких сомнений.
Привлекательная внешность – все, что у него было. Конечно, он неплохо владел мечом, но самым главным в нем было мальчишеское обаяние и забавная невинность героического дурака. Конечно, только для тех, кто не замечал его плоских серых глаз, лишенных каких-либо чувств. Глаза говорили правду. Вихтих, каким бы красавчиком он ни был, был гефаргайстом. Он не заботился ни о ком, кроме самого себя. Он использовал людей и выбрасывал их. Он был эгоистичным ублюдком.
«И все равно ты скучаешь по нему. Сидишь, пялишься на эту глупую фигурку и досадуешь, что она так сильно попорчена».
– Я досадую только на то, что не я испортила эту смазливую мордашку, – сообщила Штелен деревянному Вихтиху.
Фигурка выглядела испуганной, как будто знала, что Штелен идет за ней по пятам.
Не так все должно было быть, не так. Она не могла себе представить, что характер Вихтиха изменится, что мечник станет напоминать Бедекта, с его старческой философией и мудростью – следствием многих лет, наполненных ошибочными решениями. Вихтих никогда ни в чем не сомневался, он был слишком, чертовски глуп, чтобы испугаться чего бы то ни было. Ничто не могло его задеть, уязвить в самое сердце – никогда. Вот каков он был.
«В жизни он должен был плыть по течению, бесцельно, бездумно, и так ничему и не научиться».
Штелен зарычала. Это была ее вина.
«Если бы я сразу пошла его искать в той проклятой башне, я нашла бы его до того, как эта сука отрезала ему пальцы и ухо, и спасла бы его от этого».
Тогда ей показалось забавным немного подождать.
Теперь она ненавидела себя. И Вихтиха – за то, что он заставил ее ненавидеть себя. Он был ублюдком-манипулятором. Ни разу за все годы, что она его знала, он ни единой минуты не вел себя иначе. Каждый его вздох, каждое слово, каждый взгляд были попыткой манипуляции. Ему было даже все равно, выгадает ли он что-нибудь от этого. Пока ему казалось, что он победил – какой бы мелкой и глупой ни была победа, – он чувствовал себя счастливым.
Штелен вспомнила, как Вихтих убедил ее вымыть голову, чтобы понравиться Бедекту.
Это чувство вины, без сомнения, было не чем иным, как остаточным эффектом чар Вихтиха как гефаргайста. Его здесь даже не было, а он все еще манипулировал ею.
– Я убью тебя, – сказала она фигурке. – А потом я найду тебя в Послесмертии и располосую твою самодовольную мордашку.
Может быть, после этого она его снова убьет.
Двое мужчин, сидевших за соседним столиком, обсуждали Вихтиха благоговейным тоном полных идиотов, обсуждающих других полных идиотов. Штелен решила вмешаться в разговор и посмотреть, удастся ли узнать что-нибудь полезное.
Бедект купил бы этим людям выпивки и очаровал бы их историями о прошлых подвигах, реальных и воображаемых. Вихтих очаровал бы их, и они покупали бы ему выпивку снова и снова. Штелен понятия не имела, как делается и то и другое. Вместо этого она опустилась на пустой стул за соседним столом и сверлила мужчин яростным взглядом до тех пор, пока они не заметили ее.
Она вспомнила Вихтиха и сказала:
– Купи мне выпить, – обращаясь к тому из мужчин, который показался ей наименее уродливым.
Глаза его расширились, он сглотнул и молча кивнул.
Все трое сидели в неловком молчании, пока трактирщик не принес Штелен кружку потатовки, не узнал клептика и не метнулся в бар за пивом.
Мужчины с благоговением уставились на пиво, непроизвольно облизываясь.
– Имена, – сказала Штелен.
– Гейл, – ответил один из них.
– Зойфер, – представился другой.
Воцарилась тишина. Двое мужчин поглядывали на нее и отводили глаза.
– Вы говорили о Вихтихе Люгнере, – сказала она, пытаясь вернуть их к теме, которую они обсуждали.
Они закивали, не сводя глаз с ее пива.
– Он убивал людей здесь, на этом постоялом дворе? – спросила она.
Они снова кивнули в унисон.
– Вы были здесь в тот момент? – спросила она.
Кивки.
– Расскажите мне об этом, и получите по пиву, – она подозвала трактирщика резким свистом и указала на двух мужчин.
– Он убил человек пять мечников одного за другим, прямо здесь, – сказал Гейл, когда на столе перед ним появилось пиво.
– Одного из них он убил, даже не встав со стула, – сказал Зойфер.
Пока двое мужчин потягивали эль с наслаждением, которого она не могла понять, Штелен воспользовалась моментом, чтобы оценить то, чего ей удалось достичь. Способность Вихтиха манипулировать людьми, как оказалось, не была каким-то великим даром богов. Она добилась того же. И это было легко.
«И вот я сижу тут, получаю информацию, и я даже никого не убила для этого».
Она почувствовала себя очень довольной собой.
– Говорят, – Гейл поставил кружку на стол, – Вихтих воскрес из мертвых, чтобы спасти своего старшего друга.
– Кто говорит? – спросила Штелен, уже догадываясь об ответе.
Даже трезвый, мечник не умел держать язык за зубами.
– Он был пьян – на ногах не стоял. Но продолжал орать на людей. Взял и набросился на пустой стул, – произнес Зойфер.
– Изрубил его в капусту, для верности, – добавил Гейл.
– Верно, – согласился Зойфер. – В капусту. Говорил, что должен спасти своего друга от какого-то безумного и мстительного бога…
– Как будто есть другие, – сказал Гейл, поднося кружку к губам. Он с наслаждением принюхался и приложился к кружке – только лишь губы намочил. – Я пива не пил с…
– Мстительного бога, – раздраженный тем, что его перебивают, повторил Зойфер. – Должен спасти своего друга, значит, от бога и какой-то
