тебя.
— Готовим второе издание. Очень важно, чтобы все немцы осознали, какие подлинные цели ставит перед ними наша компартия, к чему призывает. Конечно, если бы мы знали, что решила по германскому вопросу Конференция, нам было бы легче…
Но этого никто пока не знал, кроме самих участников Конференции.
Открывая очередное ее заседание, Трумэн предоставил слово Бевину для доклада о решениях подготовительного заседания министров иностранных дел, состоявшегося накануне.
К удивлению глав государств, Бевин от доклада отказался, мотивируя это тем, что все вопросы, обсуждавшиеся министрами, включены в повестку дня сегодняшней встречи «Большой тройки».
— Что же, тогда перейдем к повестке дня, — сказал Трумэн. — Нам предстоит сегодня обсудить предложение США о германских репарациях, о западной границе Польши й о порядке допуска государств — бывших сателлитов Германии в Организацию Объединенных Наций. Сейчас мистер Бирнс доложит наши предложения.
— Прежде всего я хочу сказать, что американская делегация рассматривает все три названных президентом вопроса как неразрывно связанные между собой, — заявил Бирнс и посмотрел на Сталина, желая определить, какое это произвело на него впечатление.
Сталин слегка приподнял брови и положил на стол уже вынутую из коробки папиросу, забыв зажечь ее. Но не произнес ни слова.
О чем думал он, какие мысли проносились в его голове в эти короткие, до крайности напряженные мгновения?
Прежде всего, вероятно, подумалось: его обманули. Преднамеренно ввели в заблуждение сначала Молотова, а через Мологова и его самого.
Сталин мысленно восстановил вчерашнюю запись беседы Бирнса с Молотовым, сделанную советским переводчиком и подписанную наркомом. Значит, так. Бирнс начал с заявления о готовности Штатов пойти на уступку в «польском вопросе». Обещал поговорить с англичанами. Высказал уверенность, что англичане уступят. Затем — повторение пройденного — Бирнс высказывает «надежду» на свободу передвижения в Польше иностранных корреспондентов. Потом — об отношении к Франко. Потом — о репарациях. О Руре. О военных преступниках. Вот содержание беседы Бирнса с Молотовым, каким его запомнил Сталин.
Но ни слова о том, что американская делегация рассматривает какие-либо из этих вопросов как «взаимосвязанные» и считает, что если не будет решен хотя бы один из них, то автоматически считаются нерешенными и другие.
«Где смысл? Где логика? — спрашивал себя Сталин. — О порядке приема в ООН не шла речь вообще. Почему же сейчас оказывается, что и от этого вопроса зависит установление польской границы? Значит, согласие Бирнса на признание границы по западной Нейсе — миф, приманка, крючок, к которому привязана далеко тянущаяся нить. Что помешает тому же Бирнсу или Трумэну чуть позже поставить во «взаимосвязь» с польскими границам-ми еще какие-то вопросы? Но уже и теперь они добиваются, чтобы за уступку Польше Советский Союз заплатил бы двумя другими уступками. Или берите такой «пакет» американских предложений полностью, или не получите ничего. Шантаж! Новая ловушка…»
Но Сталин сумел скрыть свое негодование.
— То, о чем говорил господин Бирнс, — невозмутимо произнес он, — это разные, не связанные один с другим вопросы.
— Это верно, — с готовностью признал Бирнс, — тем не менее напоминаю, что больше двух недель мы не могли прийти по ним ни к какому согласованному решению.
— По одному из них вы наконец встали на справедливую точку зрения, — возразил Сталин. — Или, может быть, я неправильно информирован? Может быть, американская делегация отказывается от своего согласия на установление новой польской границы по Одеру и западной Нейсе?
— Ни в коем случае! — успокоительно, даже как-то услужливо откликнулся Бирнс. — Мы готовы пойти на уступки. Но, только при том, если будет достигнуто соглашение по двум другим вопросам!
— Весьма странная логика! — отметил Сталин. — Боюсь создать затруднение для переводчиков, но у нас в таких случаях говорят: «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Киев — это украинский город.
— А мы все же попытаемся доказать, что наши предложения имеют взаимосвязь, — натянуто улыбнулся Бирнс. — Не поверхностную, конечно, а, так сказать, внутреннюю. Вот вам пример: Польша получает значительную территорию, на которой совсем недавно хозяйничала гитлеровская Германия, но намерены ли поляки платить репарации из тех материальных ценностей, которые попали к ним в руки? Ведь раньше они были собственностью Германии, не так ли?
Сталин сделал было движение рукой, выражающее желание ответить Бирнсу, однако тот постарался исключить такую возможность. Привычной скороговоркой он начал обосновывать свое предложение о порядке взимания репараций: замельтешили цифры, проценты, а польской проблемы будто уже и не существовало.
Бирнс перескочил на вопрос о Руре. Сначала говорил о 25 % капитального оборудования Рурской области, которые можно передать Советскому Союзу, потом «съехал» на 15 %. Сталин молчал, не мешал ему выговориться до конца. Он уже разгадал намерения американцев: ссылками на большие разрушения в Германии и уменьшение ее территории в пользу Польши свести к минимуму сумму репараций в пользу Советской страны.
Сталина с новой силой охватило чувство негодования. Перед глазами его встали разоренные гитлеровцами советские земли. На восстановление их благосостояния не хватит никаких репараций. Поднять страну из руин может только беззаветный, почти круглосуточный труд всего ее народа. А этот «джентльмен» с лисоподобным лицом всячески пытается уменьшить даже ту сумму репараций, которая единодушно была зафиксирована еще в Ялте!..
Бирнс тем временем сообщил, что на заседании министров возникли разногласия с английской делегацией:
— Она не согласна на то, чтобы изъятия промышленного оборудования в счет репараций Советскому Союзу производились бы только в Рурской области. Она может согласиться на изъятие определенных долей оборудования из всех западных зон…
«Кажется, настало время вмешаться», — решил Сталин и заявил во всеуслышание:
— Мы тоже считаем правильным производить изъятия из всех западных зон.
Трумэн предостерегающе посмотрел на Бирнса, как бы желая предупредить: «Берегитесь, из всего вашего длинного выступления Сталин выхватывает только то, что ему выгодно!»
Но, увлеченный своей речью, Бирнс игнорировал взгляд президента. Он вдавался уже в детали:
— Кто именно будет определять характер и качество вывозимого иj Германии оборудования? Предлагается возложить это на Контрольный совет.
И снова Сталин слушал Бирнса не перебивая. Он понимал, что взимание репараций по зонам содержит в себе потенциальную опасность раскола Германии. Американцы, да и англичане, давно вынашивают такие планы. Еще в 1941 году существовал так называемый «План Кауфмана», предусматривавший раздробление Германии на пять частей. В сорок третьем году появился «План Уэллса». По этому плану Германий должно было стать четыре. В сорок четвертом «Планом Моргентау» рекомендовалось иметь две послевоенные Германии и одну «международную зону». И Рузвельт планировал все то же: «расчленение Германии». И у Трумэна был свой «план» — ему представлялось «целесообразным» иметь: Северогерманское государство, Южногерманское, Западное… А подоплека у всех этих планов