Я докладывал фельдмаршалу еще о первом отзыве Квиста и получил приказание сделать ему строгий выговор; по второму отзыву его, столь противоречащему первому и нисколько не удовлетворительному, я опять доложил фельдмаршалу, и как он стал называть его плутом и мошенником, поручая мне за действиями его иметь особый надзор и уверяя меня, что Квист никогда не переставал обманывать и только думал наживаться, водясь с поставщиками и подрядчиками, то я не отложил более намерения своего и, исполняя наставления, данные мне государем при отъезде моем из Петербурга, сказал фельдмаршалу, что государь, отпуская меня, в первую обязанность вменил мне угодить ему, что за сим приказал он мне быть откровенным и обо всех беспорядках, которые бы я заметил, ему докладывать в уверенности, что он таковых не потерпит, чтобы я с искренностью излагал ему мнения свои; что, исполняя наставления сии, я решаюсь изложить мнение свое; что человека, столь порочного и не заслуживающего доверенности, как Квиста, не следовало бы долее держать при себе. Фельдмаршал продолжал бранить его, ничего не решая на счет удаления его, и потому я опять начал и продолжал, что я готов, во исполнение желания его, стеречь его и стану на часах при нем, но что сие ни к чему не послужит: Квист пойдет иными путями и достигнет цели своей, через что я останусь посмеялищем, а дело еще хуже пойдет; ибо до сих пор ни одного провиантского дела не поступало еще ко мне без запутанностей, которые хотя и без улик, а дают сильные подозрения; что если бы я и успел присутствием своим удержать Квиста, но не могу ручаться за него в отсутствие свое, а потому и просил убедительно об удалении его.
– Это правда, – сказал фельдмаршал; – я знаю давно, что он обманщик; знаю и то, что никто его никогда не уличит, хотя я уверен в сем. Что же, я согласен его удалить; пускай он едет. Да куда же отправится?
– Сами вы ему о сем объявите, или мне прикажете?
– Нет, ты скажи; а я тебя благодарю за сие. Всегда так поступай со мной.
– Я уверен, – сказал я ему, – что государю мера сия не будет противна.
Пришедши домой, я послал за Квистом и, вопреки всякому ожиданию его, объявил ему о том, чтобы он удалился и просил бы сего сам. Он просил меня несколько времени, хотя с неделю, дабы подумать; но я ему дал сроку один день, и он на другой день прислал мне записку, коей просился в отпуск в Петербург, для подписи фельдмаршала и представление о себе военному министру о причислении его к Ведомству путей сообщения, а другое к Толю[246] о принятии его. В обоих были в самых лестных выражениях изображены усердие его, умение и особенно бескорыстие. Ко всем же получаемым им окладам прибавлялась еще пенсия в 1000 рублей серебром.
Квист уже был свергнут, он уже был в слезах и покорен. Не надобно было усугублять неудовольствия на него фельдмаршала, даже для самой чести старика: ибо все дела Квиста были скреплены подписью фельдмаршала, все подносилось ему. Я понес бумаги сии к фельдмаршалу и ходатайствовал о доставлении Квисту просимых ему выгод; но он на сие не хотел согласиться, уверяя, что у него карманы уже набиты, и приказал отнюдь не выставлять его бескорыстия. Я переменил бумаги и принес их на другой день с пробелом для пенсии, которую он мог ограничить, сколько хотел, но он и на сие не согласился, однако же, как будто останавливаясь некоторым образом в скором отправлении Квиста, который, по-видимому, был у него и проливал также у него слезы. Он сказал, что надобно прежде подождать ответа Толя: согласится ли он принять его, без чего он не решался и писать военному министру. Я опасался проволочки времени, а потому переменил опять бумаги с испрошением только зачислять Квиста по другому ведомству и, оставив письмо к Толю, на следующий день опять понес их к фельдмаршалу и без всякого ходатайства в пользу Квиста подал их к подписи; фельдмаршал подписал их, произнеся всякие укоризны на счет Квиста, и бумаги отправлены. В успокоение его сказал я ему, что и государю известно о Квисте.
В сей раз отложил я всякое ходатайство о Квисте, потому что перед самым тем временем, как мне идти к фельдмаршалу, он пришел ко мне и лукавым образом осмелился спросить меня о причине гонения его, и не поводом ли тому секретная бумага, которая у него имелась насчет Красовского. Эту бумагу он мне хотел показать; она касалась до назначения Ладинского генерал-провиантмейстером против воли фельдмаршала. Поступок сей показался мне довольно дерзким и очень гадким, и я, из презрения к Квисту, воздержался от поступления с ним, как он сего заслуживал, и только сказал, что не имею надобности видеть бумагу его. Выходя же от фельдмаршала и встретив Квиста, я объявил ему о решении князя и сказал, что более не ходатай за него после того, что я от него слышал; Квист выслушал сие с необыкновенным смирением. Он стал плакать, просить прощения, жаловаться на бедность свою и приписывал все сие глупости своей; но я оставил его, не внимая ни жалобам, ни искам сего презрительного человека.
Он приходил ко мне откланиваться; фельдмаршал же не принял его, и старик, может быть, не прав в сем отношении: достаточно было удаления Квиста, но без явных улик не должно было оскорблять его; ибо сие вредило самому фельдмаршалу, столь долго державшему его при себе.
Мысль сия, может быть, теперь и занимает фельдмаршала; о сем говорил ему даже Левашов по просьбе Квиста, обратившегося к нему; но старик остался непреклонным и твердым.
Таким образом, ко всеобщему удовольствию, удален отсюда человек, причинивший много беспорядков и державшийся здесь вопреки дурному о нем мнению всех и даже фельдмаршала, по способностям своим, превышающим способности всех сослуживцев его. Достигнув сего, не трудно уже будет достигнуть и других перемен, необходимых для приведения в движимость дел по управлению армией.
Первые действия должны еще быть направлены на интендантство. Генерал-майор Солодилов, генерал-интендант, слаб и прост. Он сам чувствует недостатки сии и готов оставить должность свою. Под ним место генерал-провиантмейстера занимает полковник Ладинский, известный плут, хотя и умный человек; их обоих так разумеет и фельдмаршал, и к сему делу предстоит мне приступить.
Генерал-аудитор Шмаков, человек насытившийся взятками в делах Польского мятежа при обвинениях, не минует также своей участи. Затем прочие части управления будет уже легко исправить, как менее важные.
Киев, 27 июля
В начале сего месяца приступил я к смене генерала-интенданта и избрал на его место бывшего губернатора Киевского, что ныне в Каменец-Подольском губернатором, Лашкарева. Надобно было склонить его к принятию сей обязанности. Фельдмаршал был на сие согласен, и в Каменец был отправлен адъютант фельдмаршала Воейков с письмами от него и от меня для приглашения Лашкарева к принятию сего места. Воейков был послан под предлогом узнания цен провианта и вскоре возвратился с удовлетворительным ответом о согласии Лашкарева к принятию сего места, к чему он, как кажется, был побужден неудовольствиями, получаемыми от Левашова.
