плескалось безбрежное море безысходности.
Я лихорадочно соображал, в голову ничего не приходило. Живое воображение тут же нарисовало красочную картину — насквозь проткнутый вместе с матрацем Самокатов и кровь, стекающая с острия штыря прямо на меня, лежащего койкой ниже. В трюме было жарко и душно, но я передёрнулся, зябко поёжился, и холодная испарина выступила на лбу.
Сверху послышалось сухое пощелкивание «Каштана», и тягостная тишина нарушилась подоспевшим ко времени докладом:
— Первый отсек осмотрен, замечаний нет, глубина сто двадцать метров!
— Есть первый! — отозвался центральный пост, и тут же по заведённому порядку принялись докладывать и все остальные отсеки.
Но и этой передышки мне не хватило, чтобы собраться с мыслями. Доклады закончились, вновь наступила тишина, а я всё молчал, не зная, что сказать и как отреагировать на столь необычное признание. Сквозь монотонный гул поющего свою нескончаемую песню электрического преобразователя порой различались журчание воды за бортом и мелодичные её переливы в закоулках лёгкого корпуса. Было слышно, как в центральном посту, прямо над нашими головами, тихо переговариваются вахтенные. Вот кто-то заразительно засмеялся, кто-то вторил ему скромным хихиканьем. Вот в углу нашей пещеры раздался нетерпеливый писк, потом другой, более настойчивый, и две крысы сцепились друг с другом в смертельной схватке, не обращая никакого внимания на находящихся рядом людей.
Было непривычно и дико — здесь, на подводной лодке, посреди океана услышать такое от советского моряка, комсомольца, моего подчинённого… К тому времени я ещё не сталкивался с убийцами, даже с потенциальными, и сам ещё никого не убил, поэтому ощущал себя, мягко говоря, неуютно. Опасливо поглядывая на Юшкина, я никак не мог сообразить, что мне со всем этим делать. Время шло, пауза неприлично затягивалась, и вот наконец я решился нарушить молчание:
— Самокатова завалить — дело, конечно, хорошее… — выдавил я из себя, постепенно собираясь с мыслями. — Но… себя-то зачем?
Чтобы остудить решимость Юшкина и войти в доверие, я старался говорить спокойно, с некоторой долей иронии, что в сложившейся ситуации, наверное, было не совсем уместно:
— Конечно… проткни его… Не велика потеря… Не буду я тебе мешать, не бойся… Но себя-то зачем жизни лишать? Оно того стоит? Тем более… ты ещё не закончил ремонт клапана осушения… Да и Самокатову этим хуже уже не сделаешь… Чего боишься? Тюрьмы? Ну посадят тебя… много не дадут… лет пятнадцать от силы. Ничего страшного, и там люди живут. После подводной лодки тебе как курорт покажется…
Выйдешь уже мужиком взрослым. Сколько тебе сейчас? Двадцать? Ага… ну вот тридцать пять будет! Приедешь домой — больной, конечно, беззубый… Так ведь всё равно — ещё много лет впереди! До семидесяти — ещё столько же, сколько прожил! А до восьмидесяти и того больше! Так себя-то зачем? Какая необходимость? Ну, что скажешь, Витя?
Юшкин молчал, старательно отводя глаза в сторону.
И тут я решил надавить на больное место:
— Ты о матери, о сёстрах подумал? Они же на тебя молятся… На свою надежду и опору! Что с ними станет? Кому они будут нужны? Чего молчишь?
Долгий тяжкий вздох был ответом на мой вопрос.
— А обо мне? О командире? Ты знаешь, что нам за тебя будет? Мы-то что плохого тебе сделали?
Юшкин съёжился под моим укоризненным взглядом.
— Нет, Витя, такого я от тебя не ожидал! — бросил я в негодовании и обиженно отвернулся. — На, забирай свою железяку и делай с ней что хочешь! Знать тебя не хочу! — я пнул заточку и, отряхиваясь, стал подниматься. Мелодично звякнув, пика откатилась к его ногам.
— Одна только к тебе просьба… — Юшкин встрепенулся и вытянул шею. — Когда пойдёшь колоть Самокатова — смотри в темноте не перепутай… Он прямо надо мной спит, на втором ярусе… я на первом… а не наоборот…
Поднявшись, я подтянул спадающие штаны и решительно двинулся к выходу.
Такой реакции Витя никак не ожидал:
— Товарищ лейтенант, подождите!
— Ну что тебе… — я нехотя обернулся.
Юшкин смотрел на меня растерянно и с мольбой. Подавшись вперёд, он был похож на собаку, которую оставил хозяин, и разве что не скулил. Сердце моё дрогнуло.
— Витя, ты меня достал! Или я ухожу и умываю руки и делай что хочешь… или выкладывай как есть! Всё по порядку!
Я опять сел напротив.
— Витя, ты знаешь, что мне можно доверять. Что я тебя не подведу…
Какое-то время мы смотрели глаза в глаза, не отрываясь и не моргая. Взгляд Юшкина был уже не отстранённо-мутный, а осмысленный и живой. В чёрной глубине его глаз теплилась робкая искорка надежды.
Потупившись и тяжко вздохнув, Витя тихо заговорил:
— Товарищ лейтенант, я уже неделю не сплю… Мне не дают… — Витя красноречиво зевнул, интеллигентно прикрыв ладошкой рот, и, тряхнув головой, немного взбодрившись, добавил: — Самокатов не успокоился… требует деньги… Сказал карасям меня чморить…
Сказать честно, услышав такое признание, я не сильно удивился. Зная Самокатова, я не мог поверить в его быструю и безоговорочную капитуляцию, а решение действовать чужими руками было вполне в его стиле. Я подбодрил Витю кивком головы, устроился слушать поудобнее, и вот что он мне поведал.
Глава 54
Исповедь потенциального убийцы, или камаз выходит из засады
После того, как командир отобрал у Самокатова выигрышный билет, тот несколько дней ходил сумрачный, Витю не трогал, и похоже было, что потерял к нему всякий интерес. Но вот как-то вспомнил и сделал предложение, от которого, как думал, отказаться будет просто невозможно. Он отозвал Витю в сторону, душевно улыбнулся и предложил выкупить у него билет. Сказал, что скоро на дембель и очень нужен мотоцикл, а он, Витя, парень фартовый, себе ещё выиграет. Что деньги есть, целых триста рублей, что готов отдать их хоть сейчас и потряс перед Витиным лицом несколькими десятирублёвыми бумажками.
Деньги по тем временам были, конечно, немалые, но предложить 300 рублей за вещь, которая стоит 1200, и ощущать себя при этом благодетелем мог только Самокатов. Видимо, поэтому он страшно огорчился, когда получил отказ. Витя деньги не взял, вежливо объяснил, что мотоцикл ему тоже нужен, что лотерейные билеты покупать больше не будет и посоветовал Феде самому попытать счастья. Он объяснил, что по теории вероятности (о которой когда-то слышал от председателя Егорыча) после такой удачи шансов выиграть у него практически нет, а у Феди, если он никогда не играл, шансов намного больше… Самокатов всё внимательно выслушал, покивал головой, криво ухмыльнулся и как-то нехорошо на Витю посмотрел.
На следующее утро матрос Юшкин проснулся от
