берега. Над водой по правому борту зажёгся огонёк.
— Следуй за ним, — строго сказала Филиппа, расправляя бархатные складки юбки.
Она набросила на плечи одеяло, которое выдал Иорвет, укуталась и вцепилась в сложенные на коленях туфли. С тихим плеском вёсла погрузились в воду. Я смотрела в чёрное небо. Грудь болела. Жизнь вытекала из меня, я чувствовала это. «Осталось последнее дело. Я успею», — думала я и боялась не успеть. Не успеть попрощаться.
— Не вздумай умирать раньше времени, — Филиппа щёлкнула пальцами, и по венам побежала энергия, будто я, как в игре, выпила волшебный пузырёк маны. — Левее.
Я приподнялась на локтях и смотрела на спину Иорвета, который размеренно наваливался на вёсла. Хотелось прикоснуться к нему. Хотелось не отпускать. Вдалеке за кормой маячил зубчатый край башни, подсвеченный маревом пожара. Усмехнулась про себя, подумав, что свет на острове не привлечёт ничьего внимания — вместо трапезной в замке должен был гореть костёр с Филиппой, а до этого горели костры с другими чародейками. Обычное дело.
Следуя за огоньком, летящим над водой, мы лавировали по узким протокам между островами. Местами лодка цепляла днищем песок, а на вёсла накручивались водоросли.
— По этой системе озёр можно добраться до моря, — сказала Филиппа. — Скоро покажется Коломница, там держись южнее.
Протоки вывели на большую воду. Небо посветлело. Перед рассветом из тумана показался затопленный лесистый берег с торчащей из него деревянной башней.
— Мышиная Башня проклята, — пояснила чародейка, безошибочно махнув рукой на остров. — Рассадник чудовищ и призраков, и поэтому никто не знает, что на соседнем крохотном островке около места силы живёт отшельник. Впрочем, он должно быть помер лет сто как.
Остров отшельника встретил острыми камнями, которые, как зубы злобной собаки, охраняли от высадки, и между ними закручивалась в омуты и хлюпала озёрная вода. Вслед за еле светящимся огоньком Иорвет, подруливая одним веслом, направил лодку за скалу в бурливое узкое устье ручья. Над головой спутанными колючками сплелись еловые лапы.
Филиппа, клевавшая носом на корме, встрепенулась, зябко передёрнула плечами.
— К причалу, — скомандовала она. — Там выходим.
Тёмный тоннель из еловых лап расступился, и мы скользили меж густо убранных палой листвой и подёрнутых изморозью склонов ручья. Над журчащей водой тянулся невесомый туман. В нём прочертились мостки, ведущие в песчаный берег. За мостками ручей разливался в озерцо, за которым уходили ввысь скалы.
Филиппа, охая, долго возилась с сапогами. Иорвет, осунувшийся и бледный после бессонной ночи, привязал лодку, подал мне руку и вытянул на причал. Филиппу пришлось поднимать вдвоём.
Тихим, спокойным и светлым был лес, спрятавшийся внутри острова за надёжной заградой из камней и непроходимого ельника. Таким, каким и должен быть лес в предзимье — сонным, умиротворяющим, прозрачным. Будто был он не в Велене, а где-то в Драконовых Горах — с быстрым ручьём и заросшей тропинкой, уходившей на гору.
— Промедление в нашем случае не просто подобно смерти, оно и есть смерть, — чародейка повисла на руке Иорвета. — Веди по тропе.
Иорвет взял меня за руку. Мы переплели пальцы, не скрываясь, не таясь от Филиппы, которая хмыкнула и потянула за собой.
Хижина отшельника приютилась на берегу озерца под скалами, спряталась за нежно-зелёной порослью сосенок. Над крышей согнулась тяжёлая от ярко-красных ягод рябина. Путь на утёс занял вечность, в которой Иорвет, как мешки с картошкой, забрасывал нас с чародейкой с камня на камень, к самой вершине.
Добравшись, мы повалились на землю среди россыпи булыжников. Облетевшие кроны деревьев у подножья горы едва-едва выступали над площадкой, и сквозь них было видно Мышиную Башню и раскинувшееся во все стороны озеро. Филиппа оперлась спиной о менгир, совсем такой же, как в Кругу Шепчущих камней в Каэр Морхене. Спящий, он стоял в центре — с дырой на уровне груди, где я должна была зажечь огонь. Медальон бился в такт пульсирующей боли во лбу и сердцу, которое с натугой толкало кровь по сосудам. Надсадный кашель унялся, только когда Филиппа шевельнула рукой.
— Больше я не смогу тебе помочь, — сказала она. — Мне нужны силы на самое последнее заклинание.
Она перевалилась на четвереньки и попыталась встать, цепляясь за менгир.
— Магия Огня… Опасная, плохо поддающаяся обузданию. То, что нужно.
Она хрипло рассмеялась. Иорвет устало поднялся с земли.
— Ты всё ещё уверена в своём плане? — спросил он у чародейки.
— Не делай вид, будто тебе не плевать… — на ощупь она обходила камень. — Главное, найти правильное место, подходящую интерсекцию.
Как при игре в жмурки, она расставила руки и, неуверенно покачиваясь и спотыкаясь о булыжники, пошла по площадке. Хмурые тучи над озером раздвинулись на миг, и низкое утреннее солнце заиграло в свинцовых водах, окрасило яркой зеленью кольцо елей, охраняющих остров, вылилось медью по берегам ручья.
— Красивое место, чтобы… Чтобы что-то закончилось, — сказала я.
Иорвет мрачно глянул на меня и направился к чародейке, которая, наконец, перестала блуждать и улеглась на голую землю, положив голову на камень. Расправила тёмные косы, чтобы они аккуратно спускались по плечам на грудь, сложила руки на животе. С шумом вздохнула. Губы её приоткрылись, будто она хотела сказать что-то. Но так и не сказала. Втянув воздух, задержала дыхание.
— Я не могу, но я должна, — наконец, выдохнула Филиппа. — Должна.
Я подошла, сняла с шеи медальон.
— Ты не должна, — сказал Иорвет, достал из-за отворота сапога стилет, задумчиво прокрутил в руке. — Ты можешь оставить всё, как есть.
— Я должна, но мне страшно. Однако страх — это не тот резон, который стоит брать во внимание при принятии решений, — тихо ответила Филиппа. — Мы с ней слишком разные, слишком долго были порознь, мы не уживёмся. Поэтому остаётся только один путь. Ведьмачка, начинай!
Чётко выговаривая слоги и задрав подбородок к небу, она заговорила на неизвестном языке. Я положила медальон в выемку в менгире, опустилась на колени в позу для медитаций. От медальона разгорался свет. Голос чародейки становился всё громче, а знак на моей ладони наливался силой. Иорвет тщательно выбрал место на груди Филиппы и приставил стилет.
— Зажигай! — крикнула она. — Semen aenye renascetur coelum et terram coniungat!
Я
