глотать, потом благодарила, очень тихо. А возможно, ему просто снилось тепло её тела, сбивчивый шёпот, хрупкий перезвон нежных слов. Кажется, она ещё сказала, что других таких воинов нет. Ренэф хотел ответить: «Я знаю», но снова уплыл в сон.
В середине ночи из зарослей приполз чёрный. Тварь зализывала чужие раны, урча от удовольствия, как нанюхавшийся успокоительных трав кот.
Нет, не чужие. Его, Ренэфа. В какой-то момент царевич вроде бы пытался отогнать инъялу, но то ли не успел, то ли чёрному было всё равно.
Огонь гас, и становилось холоднее. Снова шум дождя. Или это кровь шумела внутри далёким потоком? Сквозь этот шум пробивался далёкий надрывный стон. Погребальная песнь. Она вплеталась в сны вкрадчивой тьмой, эхом пережитых страхов, дыханием смерти близкой, но уже отступившей.
Ослепительное утро изгнало тени. Торжествующий птичий хор приветствовал новый день так, словно ничего не случилось. Ренэф не хотел открывать глаза. Даже менять позу не хотелось, хотя всё тело затекло. Но солнечный свет настойчиво бился в веки, и пришлось уступить.
Приоткрыв глаза, царевич попытался встать. Голова закружилась, и накатила отвратительная тошнота. Во рту стоял отчётливый привкус желчи.
Разум услужливо напомнил подробности минувшего дня.
– Не спеши. Много крови потерял, – тихо сказал кто-то рядом.
Ахратта. Ренэф сфокусировал взгляд. Южанин, посеревший и осунувшийся, сидел напротив, привалившись спиной к одному из выпростанных корней, и поддерживал еле горевший костерок. Его грудь была обложена длинными серо-зелёными листьями, а поверх крепко перевязана отрезами ткани, сквозь которую проступали тёмные пятна крови и каких-то снадобий. Выглядел он так, словно только что вернулся с Западного Берега. Царевич догадывался, что и сам сейчас вряд ли походил на парадную статую.
Ренэф осторожно сел, сжал ладонями гудящие виски. Реальность пошатнулась и встала на место. Грудина и рёбра отзывались ноющей болью. Он осмотрел себя, ковырнул один из листьев, которыми был облеплен – край отошёл не без усилия, слипшись с подсохшим снадобьем. Сюда – царевич точно помнил – пришёлся один из последних, самых сильных ударов босамва.
Рана выглядела так, будто ей был уже не один день – не гноилась, не воспалилась. И края были словно склеены. Стало быть, не приснился ему чёрный…
Ахратта кивнул, ткнул здоровой рукой себя в грудь.
– Меня тоже. Выбирать не приходится, да? – он тихо рассмеялся.
Тошнота подкатила к горлу, и пришлось откашляться. Нужно было прожевать корень, выгнать отвратительный вкус. Потянувшись к сумкам, он понял, чего не хватало – точнее, кого. Кирану нигде не было видно.
– Ты похож на мертвеца, – криво усмехнулся Ахратта.
– Да иди ты, – вяло отмахнулся Ренэф. Голос был хриплым, как после хорошей попойки в городском трактире. – Где нга-ину?
– Всю ночь подле тебя провела. Лечила нас обоих, – воин кивнул куда-то в сторону, и его взгляд потемнел. – До рассвета ушла хоронить Оджу.
Ренэф вздохнул, вспоминая всё, что осталось от боукори. Плохая смерть… никому такой не пожелаешь.
Ахратта смерил царевича взглядом, но теперь без презрения. С уважением. Говорил он не совсем чётко, через силу, но явно имел упрямое намерение донести свою мысль.
– Понимаю, почему она выбрала тебя. Ты силён, как порождение мира духов. Я ошибся в тебе. И ты… не бросил меня, – последнюю фразу он проговорил едва слышно.
Ренэф недоверчиво посмотрел на него, разжёвывая горький корень. Во взгляде Ахратты тлел вызов. Нужно было что-то ответить, но слова на ум не шли.
– Ты и я – солдаты Таур-Дуат. У нас не принято бросать своих, – сказал царевич, наконец.
– Но я бы оставил тебя умирать, – спокойно признал южанин. – Я хотел тебе смерти.
– Дери тебя босамва, я даже не знаю, что сказать, – фыркнул Ренэф. – Ну, наверное, ты меня не удивил.
Выяснять отношения сейчас совершенно не хотелось. Вообще ничего не хотелось – просто отдохнуть в тишине. Но сначала – найти Кирану.
– Теперь не хочу, – Ахратта цедил слова скупо, как караванщик воду. Всё это признание явно давалось ему нелегко, но Ренэфу было всё равно. Он знал, что каждому приходится отвечать за свои решения. – Я ошибался… и предки покарали меня. А теперь у меня перед тобой долг крови.
Ренэф закатил глаза. Вот только этого ещё не хватало!
– Слушай, – не выдержал он. – Разбирайся с этим без меня. Никаких долгов. Возьмёшь свои слова назад – и разойдёмся.
Ахратта смотрел на него исподлобья, буравя взглядом.
– Так нельзя. Предки спросят с меня.
– Пообещай им, что перестанешь отливать мне в похлёбку, – раздражённо бросил Ренэф и осторожно поднялся, придерживаясь за корни.
Каждое движение отзывалось болью. Отсыревшая схенти за ночь так и не высохла до конца, но он догадывался, что вся смена одежды пошла на повязки. Листья, закрывавшие раны, не отпали – присохли намертво. Хорошо, если вместе с кожей отдирать не придётся.
Царевич оглядел их маленькую стоянку в поисках своего оружия. Лук и копьё были заботливо сложены в стороне. И только кинжал – спасительный подарок сестры – теперь не найти.
Наклонившись за копьём, Ренэф едва не упал носом в корягу. Хорош бы был герой! Голова кружилась, и даже дышать было сложно, но царевич упрямо распрямился, чуть опёрся на копьё.
– Я за Кирану.
– Я с тобой. Мы ещё не закончили, северянин.
Ахратта поднялся – это давалось ему ещё тяжелее, чем царевичу, но южанин был не менее упрям и не собирался показывать свою слабость. Вот только Ренэф помнил его вчера. Даже если чёрный всю ночь зализывал ему раны – Ахратта мог рухнуть через пару шагов. Лучше б уж поберёг силы! И так с ним забот не оберёшься.
Царевич собрался с мыслями и произнёс те слова, которые могли бы подействовать на него самого в таких обстоятельствах.
– Кто-то должен охранять лагерь. Если обезьяны растащат ритуальные принадлежности Кирану – она из наших черепов сделает чаши для подношений. Или вдруг кто из диких племён явится? Вчерашний переполох только глухой не услышал.
К концу этой речи он выдохся и прикрыл глаза, надеясь, что Ахратта не станет спорить. А если станет – то и хайту с ним. Свалится во вчерашнюю грязь – сам виноват.
«Кирану», – напомнил он себе. Ренэф отчётливо вспомнил переломанного чёрного, вспомнил свой страх за неё. Шаманка еле держалась на ногах, а всё равно бросилась на помощь…
– Ты прав, – вздохнул Ахратта, тяжело опускаясь у догоревшего костра.
Ренэф покинул их тесное укрытие и вышел на прогалину. Так странно было смотреть на место, где едва не закончилась его жизнь.
– Эй, северянин.
– Ну что ещё?
– Нга-ину – не обычные женщины. Свободные, как сами джунгли.
