Такой трюк не сработал бы на национальной границе, но тот факт, что либертинским мальчикам не было поручено ничего, кроме как выслеживать одного-единственного Траки Уоллеса, позволил нам с легкостью ускользнуть. После этого им придется ползком пробираться по огромной пробке, чтобы найти место, где можно заночевать, пока вновь не откроются границы, или же искать обходной путь в долину.
Когда температура упала до тридцати с небольшим, какие-то позеры в туристическом лагере начали раскуривать трубки с ознобином, чей запах мы почувствовали даже издали. Время от времени пушки по периметру обстреливали все, что скрывалось во мраке, – крыс, преступников, отчаянных головорезов, пытающихся раздобыть воду, или баки с бензином, или что-нибудь еще, чем можно было разжиться. Рамми дулась, Тим отправился разузнать новости о толкучке на границе, а Барнаби свернулся калачиком в фургоне, дергая за кожаный сосок, пока не задремал. Я устроился у костра, сунул в рот пластинку свежака, чтобы успокоиться, и снова загрузил Дорогу из желтого кирпича.
Я едва не подавился комочком марихуаны, когда прокручивал свой профиль и увидел там заполненную до краев бутылку с письмом от Плохой Кисы, которая так и норовила расплескать свое содержимое по всему почтовому ящику. Как только я его вытащил, по моему экрану побежали слова, и ее голос, хриплый, звучный, с легкой аристократической протяжностью, заполнил мою гарнитуру.
Дорогой Траки Уоллес,
Когда-нибудь ты расскажешь мне о том, как твоя мама выбрала имя «Траки». Но для начала ты должен остаться в живых.
Спасибо, что доверил мне свою настоящую личность. Любая новость, которая приходит с востока Скалистых гор, перевирается к тому моменту, как доходит до нас. В общем, я кое-что слышала о розыске, и я кое-что проверила, после того как получила твое сообщение; похоже, что вы там отлично справились.
Кстати, я видела твою голограмму. Забавно. Ты выглядишь именно так, как я себе представляла, и ты совсем не похож на опасного человека.
Я верю тебе. И я хочу помочь. Стукни мне в личку, ладно?
Xo Эвалин
Она сбросила мне голубя и парочку трепещущих ресниц – всем известно, что это значит.
У меня даже не было времени ей ответить. Едва прозвучал в тишине последний отголосок искусственного эха, как я получил тычок в локоть и появилась она. Она вернулась к своему старому аватару, если не считать цвета шерсти (он был рыжевато-коричневым и золотым), и я сразу же понял, что такой же цвет был у ее волос в реале.
– Прости, – сказали мы одновременно.
И я знал, что ухмылка сползает с моей челюсти прямо в симуляцию, но мне было все равно. Внезапно я понял, что счастлив видеть ее больше, чем кого бы то ни было, даже Джареда и Аннали. Даже в симуляции. Даже в облике гигантского полосатого кота.
– Я боялся, что ты меня возненавидишь, – сказал я.
Ее усы дернулись.
– Я боялась, что ты возненавидишь меня, – ответила она. – В прошлый раз, когда мы разговаривали, я была полным дерьмом. За тобой же охотились по всему континенту…
– Мне следовало рассказать тебе об этом, – сказал я. – Мне следовало быть с тобой честным с самого начала. Но я не был уверен…
– Что ты можешь мне доверять. – Когда она улыбнулась, я увидел блеск двух ее клыков. – Я все поняла. Поверь мне, я поняла.
– Итак, – сказал я, – друзья? – Она посмотрела на меня. Ее глаза вспыхнули цветом, которого я никогда прежде не видел, – более насыщенным, чем цвет денег, и более мягким; чем-то напоминавшим зелень из рассказов моей матери, словно слабый отблеск молодых листьев, разворачивающихся, чтобы напиться светом уолденского солнца. Словно ковры из зелени, расстилающиеся в воспоминаниях, что мне не принадлежали, в которых растения пахли кожей, земля пахла растениями, а я держал в руках голые ноги Эвалин.
– Не друзья, – сказала она. А затем поцеловала меня.
Ее губы были мягкими, теплыми, знакомыми. Я ощутил нажим ее прикосновения, подобный взрыву цвета у меня в голове.
И – да, быть может, это программное обеспечение надавило на болевые точки, послало электрические сигналы прямо по моему черепу, возбудило рецепторы, чтобы те поспевали за сигналами, исходящими от ее визора. Я и прежде слышал, что поцелуи – это такая штука, которую не может передать даже лучшая программа погружения, что-то там с ритмом и нюансами сжатия губ под правильным углом. Но я подумал, что это чертовски приятно, даже несмотря на то, что мне пришлось дернуть носом, чтобы не чихнуть на ее усы.
Когда она отстранилась, я не смог удержаться от улыбки. Над головой кружили стаи певчих птиц, щебеча от немого счастья: программа продолжила давать подсказки.
– Это еще зачем? – спросил я ее.
– Поощрение, – сказала она и, когда я посмотрел на нее, повернула ухо в мою сторону. – Теперь ты просто обязан остаться в живых.
– Поверь мне, я пытаюсь.
По опущенным бакенбардам я понял, что Эвалин посерьезнела.
– Знаешь, я могу тебе помочь. Если ты приедешь в Лос-Анджелес, я смогу обеспечить тебе защиту. – Она положила лапу мне на грудь. – Ты герой НДС. Ты заведешь десять тысяч друзей просто потому, что покажешься там.
Она говорила это, поскольку хотела меня утешить. Но яма мрачного чувства проделала дыру в моей груди. И тут я вспомнил, где нахожусь, и что быть героем в одном месте значит быть предателем в другом. Я вдруг вспомнил, что сказал мне Билли Лу, сразу после того, как мою маму расплющило. «Она верила в тебя, – сказал он. – Она знала, что ты создан для великих дел».
Впервые за все время за этой мыслью проросло нечто уродливое. Уродливое и злое, что нашептывало мне: ей легко говорить. Легко ей, покрытой сыпью сотруднице компании, сосущей свою электронную сигарету и придумывающей имена для созвездий; легко залетной девушке, зачавшей от какого-то афериста и даже не потрудившейся узнать его имя. Легко ей было верить в великие дела, ежели сама она не стала той, кому суждено было их вершить.
– Я не могу, – сказал я, и эти слова оставили у меня во рту медный привкус. – Рафикова выслеживала меня до самого Лас-Вегаса. Она, должно быть, где-то неподалеку. Она каким-то образом следила за мной. Такое чувство, будто она меня прослушивает.
У нее был все тот же недовольный взгляд.
– Я все еще не понимаю. Почему ты? Почему Кранч Юнайтед так жаждет свалить вину на других? И почему они чихать хотели на Рафикову?
– Может, они не хотели развязать войну, – предположил я.
– Даже если и так, они очень херово старались ее избежать, – сказала она. – Знаешь, забавно, что…
Когда она умолкла, я по-дружески толкнул ее локтем. И все же мне пришлось подождать, пока она не вымоет передними лапами всю шерсть на груди.
– Я просто подумала, что все это мы уже проходили, – сказала она наконец.
