фронта, тогда как военное министерство (генерал Пуль, военный атташе полковник Торнхилл и др. – В.Ц.) отстаивало необходимость борьбы против большевиков, как «союзников Германии». В июне 1918 г. руководство СВР получило, наконец, неофициальную – «вербальную ноту» от Нуланса, которая, по сообщениям разведотдела Добрармии, выглядела так: «союзники торжественно гарантируют полную неприкосновенность русской территории», «союзниками предприняты весьма крупные меры, чтобы с самого начала наряду с военной помощью была бы оказана в самом широком размере экономическая помощь, и они постараются содействовать продовольствию России», «союзники всегда будут оказывать поддержку Временному, а потом и Постоянному правительству вне зависимости от каких бы то ни было соображений о форме правления этого правительства, если только оно будет правительством порядка и будет соответствовать национальным чаяниям русского народа».
Локкарт и его секретарь капитан Хикс установили непосредственный контакт с «антибольшевистскими силами», из которых британский вице-консул выделял Струве и Федорова. Все же британские и французские представители считали, что ввод войск на территорию России может быть осуществлен и без взаимодействия с антибольшевистскими организациями.
Переговоры в Москве заметно повлияли на активность представителей СВР на Севере России, где были высажены первые союзные десанты. Не случайно, что с первых же месяцев действий Антанты в Мурманске и Архангельске именно СВР активно взялся за создание общероссийских структур управления на Севере. Лидеры СВР (Мякотин, Аргунов, Авксентьев) считали, что «частичные вооруженные выступления против большевиков, которые вспыхивали то там, то здесь и быстро подавлялись…, должны были уступить место объединенному, широкому выступлению разом в некоторых наиболее крупных пунктах и в наиболее удобный момент, каковым признавался момент появления более или менее серьезной силы из союзных армий». По воспоминаниям другого участника СВР, будущего военного министра Комуча В.И. Лебедева «вкратце план был таков. Восстание на Волге, захват городов: Казань, Симбирск, Самара, Саратов. Мобилизация за этой чертой. Высадка союзников в Архангельске и их движение к Вологде на соединение с Волжским фронтом. Другой десант во Владивостоке и быстрое его продвижение к Волге, где мы должны были держать оборонительный фронт до их прихода… Волга была избрана как наиболее удачное место, потому что она была достаточно удалена от центра большевистских сил, потому, что на ней происходил уже ряд стихийных крестьянских и городских восстаний, потому что на Волге имелось много эвакуированного с фронта вооружения и потому, что она представляла собой естественный барьер, за которым легко было начать развертывание всех наших сил. И, наконец, за Волгой уже боролось и с большим успехом демократическое уральское казачество и с ним крестьянство двух соседних уездов Николаевского и Новоузенского».
Тактика одновременного выступления, скоординированного с союзниками на Севере и на Дальнем Востоке, стала основой предполагавшихся антисоветских действий летом 1918 г. Военный центр при СВР возглавил генерал-лейтенант В.Г. Болдырев (будущий Верховный Главнокомандующий в составе Уфимской Директории осенью 1918 г.). В Москве СВР не пользовался достаточным влиянием в военной среде, поэтому основную военно-политическую работу ему пришлось вести на Севере России.
Значительную помощь французы оказывали московскому отделению Союза защиты Родины и свободы Б.В. Савинкова (СЗРиС). СЗРиС получил заметное влияние в военной среде. Савинкову, начавшему работу с 5 тыс. рублей, полученных от Алексеева, и несколькими офицерами, в течение февраля-марта «удалось создать большой и сложный аппарат, работавший с точностью часового механизма». Помимо французских источников финансирование СЗРиС осуществлялось и московскими промышленниками. Финансовая «зависимость» членов Союза от Савинкова заключалась в предоставлении им не ежемесячных, а разовых, но крупных субсидий, что не позволяло переходить в другие организации.
Объединив остатки Союза офицеров и Союза георгиевских кавалеров, полковые ячейки и образованные в 1918 г. отделения Союза фронтовиков, СЗРиС создал свои структуры не только в Москве, но и в Ярославле, Рыбинске, Муроме, Костроме. Деньги от союзников получал лично Савинков, он же контролировал их расход. Тщательно соблюдались правила конспирации: члены Союза оповещались руководителями путем регулярных поквартирных обходов районных отделений; общие сборы проводились или во время богослужений, крестных ходов или на городских кладбищах. Агенты Савинкова были и в некоторых правительственных учреждениях (по данным сводки контрразведки Добрармии, Московский губернский продовольственный комитет на 75 % состоял из «офицеров Савинковской организации»). СЗРиС имел своих осведомителей и в советских штабах, разведработой в Союзе руководил полковник Ф.А. Бредис: «Мы знали решительно все большевистские военные силы, бывшие в то время в Москве, знали склады оружия и патронов, знали много из того, что делалось в других городах». Разоблачение «заговора послов» командирами красных латышских стрелков стало, как известно, главным пунктом подтверждения антисоветской деятельности дипмиссий Антанты. Однако, по свидетельству Локкарта, он «догадался», что латышские командиры (Я. Берзинь и др.), обратившиеся к нему за помощью против большевиков, «были провокаторами». Другой фигурант «заговора» опытный сотрудник «Интел-лидженс Сервис» Сидней Рейли говорил, что «Берзин и другие латыши, которых он знал, вначале искренне не хотели сражаться против союзников. Когда они поняли, что интервенция союзников не серьезна, они отшатнулись от него (Рейли – В.Ц.) и выдали его, чтобы спасти свои шкуры». Так или иначе, но латышские стрелки участвовали в то время, как в антисоветском подполье (полковник Бредис, генерал-майор К. Гоппер), так и среди защитников советской власти.
Позиции «союзнической ориентации» отстаивались также ЦК кадетской партии. По свидетельству Долгорукова, «московским сидением» «мы спасли партию». ЦК в Москве, его петроградское отделение, а затем и пленарный ЦК в июле в Москве единодушно высказались, несмотря на внешний и, отчасти, партийный натиск, за союзническую ориентацию». Твердость позиции московских членов ВНЦ и СВР все же заставила считаться с этими организациями. В августе 1918 г., после неудачного выступления Савинкова в Ярославле и фактической ликвидации московского отделения СЗРиС, финансирование антисоветского подполья было переведено на вышеназванные надпартийные объединения. Финансирование проводилось в валюте (весьма ценной в условиях кризиса 1918 г.). Схема перевода денег была такова: сбором пожертвований в рублях от частных лиц занималась одна из английских торговых фирм в Москве, собранные средства обеспечивались финансовыми обязательствами, полноценными для лондонских банков, которые, в свою очередь, переводили валютные средства на счета американского генерального консульства. Отсюда, уже обналиченную, валюту получал Хикс, передававший ее подпольщикам. Те же, кто должен был перевозить из Москвы на юг наличные суммы в валюте, полученные от «союзников», сильно рисковали. Например, по словам Астрова, у полковника Новосильцева был украден в дороге портфель с «очень значительной суммой денег из Москвы, от Национального Центра».
В 1918 г. дипломатические представительства в Советской России не обладали безоговорочной экстерриториальностью. По подозрению в помощи антисоветскому подполью ЧК санкционировало обыск в здании бывшего английского посольства в Петрограде, во время которого погиб британский морской атташе капитан Кроми. В августе 1918 г., в ходе борьбы с выступлениями
