Джулия и ее родители прошествовали по дорожке, отправляясь куда-то ужинать, и скрылись за воротами. «Сейчас, — подумал Роберт. — Либо сейчас, либо никогда».
Он вышел через дверь черного хода, но запирать ее не стал. Проходя через задний дворик, Роберт поднял глаза на окна Мартина, хотя знал, что они заклеены газетами. «Что бы это значило? Кое-где газеты отлеплены». В кабинете Мартина горел свет; в остальных комнатах было темно. Роберт проскользнул в зеленую дверь, оставив ее приоткрытой.
Самый короткий путь к усыпальнице Ноблинов лежал напрямик через Ливанский круг и Египетскую аллею. Роберт включил фонарик, чтобы идти быстрее. Светил месяц, но деревья накрывали всю аллею чернильной тенью. Выключив фонарь, он прислушался. Страха не было. Он даже поймал себя на том, что ему приятно находиться на кладбище. До его слуха доносились только обычные ночные звуки: шуршание шин — несколько машин проехало вверх и вниз по склону — да жужжанье насекомых, приглушенное прохладой ночи. Свернув с аллеи, Роберт направился в горку, к склепу Ноблинов.
Ключ проворачивался с трудом. Надо было смазать замок. Наконец Роберт смог распахнуть дверь. Войдя внутрь склепа, он надел пару латексных хирургических перчаток и прикрыл за собой дверь, на случай, если кого-нибудь принесет сюда в этот час. Хотя они, надо думать, больше испугаются, чем он. Он опустился на колени перед гробом Валентины. Роберт чувствовал себя громадиной, вторгшейся в это тесное пространство, — как Алиса, внезапно выросшая в домике кролика и просунувшая руку в дымоход. Гроб был поставлен в нишу, и Роберт стал тянуть его на себя, пока не счел, что для дальнейших действий достаточно. «Достойного способа сделать это не существует», — подумал он, вытащив из кармана отвертку и принимаясь откручивать крышку гроба. Казалось, это займет целую вечность. К тому времени, когда он приподнял крышку, с него градом лил пот. Когда он открыл гроб, раздался такой звук, будто кто-то откупорил огромную банку с маринованными огурцами.
Тело Валентины покоилось под белым шелком. «Кажется, ей удобно». Наклонившись над гробом, Роберт подхватил Валентину на руки; она была словно пушинка. Тело немного увлажнилось от упакованного в полиэтиленовые мешки льда, который Себастьян спрятал на дне гроба. Она еще не утратила гибкости, хотя стала очень холодной. Себастьян был настоящим мастером: от Валентины не исходило ни малейшего запаха разложения. Роберт не знал, куда ее положить. Постояв в замешательстве, он повернулся и опустил ее на пол. Достав из гроба лед, он выбросил его в кусты, затем положил вывинченные болты в гроб и прикрыл крышку. После этого задвинул пустой гроб обратно в нишу. Подобрав отвертку и фонарик, Роберт осмотрелся — не осталось ли где каких-нибудь следов его пребывания; все было чисто. Он снял плащ и расстелил его на полу. Потом положил на него тело Валентины и завернул. Теперь она была спрятана.
Вспомнив, что ключи остались в кармане плаща, он выудил их оттуда и переложил в карман рубашки. Наконец Роберт поднял Валентину. Он нес ее, прижимая к себе, положив ее голову себе на плечо. Обнимая ее одной рукой, другой он открыл дверь и осторожно выбрался наружу, опасаясь, как бы не ударить свою ношу. Заперев за собой дверь, он выключил фонарик и в темноте пошел обратно.
«Даже не верится: без сучка, без задоринки. Я-то всегда представлял себе эту авантюру — похищение тел — необычайно трудоемким делом. Правда, мне не пришлось копать. В прежние времена гробокопатели таскали с собой потайные фонари, лопаты и много чего другого». Роберт едва сдержался, чтобы не ухмыльнуться. Или не начать посвистывать. «Я не в себе. Вернусь домой — надо будет выпить». Он свернул на Египетскую аллею. Во мраке он мог лишь чувствовать, как тело Валентины раскачивается в такт его шагам. Он замедлил ход, еще крепче прижав ее к груди.
Дойдя до Ливанского круга, он стал подниматься по ступеням. Наверху ему почудились чьи-то вздохи. Он замер, затаил дыхание, но больше ничего не услышал.
Наконец он оказался в Катакомбах. Подойдя к зеленой двери, он легонько толкнул ее от себя. На заднем дворике было пусто. У Мартина в кабинете по-прежнему горел свет — будто время остановилось, будто ровным счетом ничего не произошло. Окна в спальне близнецов были освещены; шторы задернуты. Роберт вошел во двор, запер дверь и побежал по мху. Очень скоро он был у себя. С него капал пот.
«Что же я творю?» Положив Валентину на кухонный стол, он вытащил из холодильника бутылку водки. Собрался хлебнуть прямо из горла, но помедлил, взял с полки стакан, плеснул в него щедрую порцию и выпил залпом — на пару со своим отражением в окне. Позади себя он видел очертания спеленутого тела Валентины, напоминавшего мумию, выставленную в музее. Налив себе еще водки, он выпил половину. И только потом запер дверь черного хода.
«Давай же, милая».
Роберт осторожно перенес Валентину на свою постель. Вначале он положил ее поперек кровати: теперь она лежала параллельно изголовью, а ноги свисали через бортик. Развернув плащ, он тут же, в спальне, бросил его на стул. Казалось, ее маленькие черные туфельки, вместо того чтобы держаться на ступнях, сами парят над полом. Роберт нахмурился. Так нехорошо. Он нежно взял ее на руки и уложил, как спящую. Затем расправил на ней платье, удобно распрямил ее руки вдоль тела, помассировал пальцы. Голова Валентины болталась на подушке из стороны в сторону, словно маячила на лишенной позвонков шее. Примерившись, Роберт обеими руками повернул ей голову в удобное положение, чтобы не казалось, будто у нее сломана шея. Пригладил ей брови.
В квартире было холодно — этим летом каждая июньская ночь оказывалась холодной. Утром он заставил спальню цветами. В магазине его охватили сомнения: лилии или розы? Он остановился на розовых розах, потому что от запаха лилий его всегда мутило, и еще потому, что Валентина однажды довольно мечтательно отозвалась именно о розовых розах. Сейчас розы были везде — в вазах, в старых жестяных банках, в цветочных горшках, заимствованных сто лет назад у Элспет. Розы стояли по обеим сторонам кровати, на подоконниках, на кожухах, скрывающих батареи отопления. Цветы были того же оттенка, что розовые балетные пуанты — а может, розовые старушечьи пеньюары. В прохладе спальни они будто бы дрожали, не распуская лепестков, не источая аромата. В Хэкни, у продавщицы уличного киоска, Роберт накупил целый пакет свечей. На каждой было изображение какого-нибудь святого. Продавщица объяснила: нужно задумать желание, помолиться и дать свечам догореть до конца — тогда любое желание исполнится. Роберт надеялся, что это правда. Зажженные свечи перемежались с букетами роз.
Присев на кровать рядом с Валентиной, Роберт стал ее разглядывать. Его поразило ее совершенство. Он попытался вспомнить, что говорила Валентина про оживление Котенка. Под глазами Валентины пролегли темные круги; хотя на теле проступили голубоватые и отчетливо-красные пятна, она не походила на трупы, которые можно увидеть в учебных анатомичках и полицейских моргах, — раздутые, сочащиеся влагой, бесцветные и зловонные. Те трупы были отмечены изменчивостью: они стремились как можно скорее превратиться в неразличимую субстанцию, чтобы ничем не походить на людей. Валентина же в общих чертах оставалась сама собой, и он благодарил за это судьбу.
