Кроме того, это «знаки Рюриковичей», самые близкие аналогии которым находят археологи на территории лесостепного варианта салтовской культуры – земле Русского каганата.
Множество сюжетных совпадений отмечается в осетинских «Нартах» и русских былинах древнейшего Киевского цикла. Ж. Дюмезиль считает, что в ряде случаев необходимо говорить об общих истоках древнейших русских былин и осетинского эпоса[500]. Эти истоки – в туранских авестийских преданиях и иранской «Рустемиаде». Поразительные сходства между «Нартами» и былинами замечали еще в XIX в. фольклористы М. Халанский и В. Ф. Миллер.
Иногда совпадения банальны и относятся лишь к общему индоевропейскому прошлому славян и иранцев. Но иной раз действительно примечательны. Наиболее точные совпадения касаются Святогора и Ильи Муромца. Богатырь Святогор сопоставляется с великаном Мукарой из «Нартов». Напомним, что Святогор – повелитель и единственный житель неких «святых гор», наделенный неслыханной силой. Он настолько тяжел, что когда спускается на равнину, земля не выдерживает его, и он вынужден удалиться домой.
Однажды Святогор сталкивается с Ильей Муромцем. Они братаются и вместе отправляются в паломничество «по святым горам». По пути им встречается каменный гроб, и они решают примерить, кому он окажется впору. Первым ложится Илья, но гроб ему велик. Потом туда спускается Святогор. Гроб идеально подходит ему, но когда великан пробует встать, то ему не удается. Илья пытается помочь товарищу, но и ему не удается вытащить Святогора из глубокого гроба. Тогда великан просит Илью разбить скалу. Но всякий раз, когда богатырь ударяет по ней палицей, вокруг гроба появляется новый железный обруч. Хозяин «святых гор» чувствует, что ему конец, и просит названного брата наклониться, чтобы перед смертью передать ему свою силу. Илья отказывается: «Будет с меня силы, больший братец, не то земля на себе носить не станет». Великан отвечает: «Хорошо ты сделал, меньший барт, что не послушал моего последнего наказа: я бы дохнул на тебя мертвым духом, и ты бы лег мертв подле меня. А теперь прощай…» Тут Святогор передает Илье свой меч. В иных записях былины хозяин святых гор отдает Илье и свою жену. Великан Мукара в «Нартах» тоже властитель гор, подружившийся с богатырем – осетинским героем Созырыко. Мукара устраивает подобное состязание, только не опускает ся в каменную могилу, а ложится на дно моря, которое вдруг покрывается льдом и становится его гробом. Но в Нартовском эпосе великан все же дует на своего младшего товарища, который от этого не умирает, а оказывается жив и здоров, забирает меч, жену и сокровища Мукары. Жилище Святогора и его осетинского аналога – это, конечно, Кавказские горы. Ясно, что этот эпизод не мог быть заимствован русскими у осетин или наоборот: слишком много этнографических отличий при одинаковой в целом сюжетной линии. Причем отличия объяснимые. Черты же русского эпоса свидетельствуют, что его первоначальные создатели бывали на Кавказе и знают обычаи аланских племен. Каменный гроб, столь подробно описанный, – это типичные склепы аланских племен (русы Кавказа сооружали, как и салтовцы, земляные катакомбы, а аланы – скальные склепы).
В одной из былин того же цикла Святогор встречается с несомненно славянским персонажем – Микулой Селяниновичем. Но вот подробности встречи уходят корнями не в славянский мир. У Микулы, как известно, имелась чудесная переметная сума. Святогор хочет приподнять суму, но напрасно – только сам по колено уходит в землю. На вопрос удивленного богатыря, что же «в сумочке», Микула сообщает, что там «тяга земная». Совершенно аналогичная история рассказывается в осетинском эпическом цикле о Батразе.
Святогор не был русом: «Не езжал он на святую Русь, не носила его мать сыра-земля…» – отголоском звучит в онежских былинах это эпическое отражение ираноязычных соседей русов на Кавказе.
Любопытные параллели с иранским эпосом можно обнаружить в былинах об Илье Муромце. Например, Илья, переодетый нищим, встречается с очередным врагом Киева – Идолищем Поганым. Идолище его, разумеется, не узнает и просит рассказать о силе своего будущего противника – Ильи: «Он много ли хлеба есть-кушает? А и много ли пьет зелена вина?» Муромец отвечает: «Уж он хлеба-то ест по три калачика, а напиточек-то пьет по три рюмочки!» Идолище удивлено: «И его-то называют богатырем? Как я хлеба-то ем по три печи, а напиток-то пью по три ведра!» Такой же разговор состоялся и у нартовского богатыря Созырыко со злобным великаном Елтаганом.
Вообще истоки цикла об Илье Муромце даже не в североиранском фольклоре середины I тысячелетия н. э., а гораздо глубже. Это показывает сюжетное сходство древнерусского и иранского эпоса. Аналогами Ильи здесь являются богатырь Рустем и царевич Исфендиар. Типично «рустемовская» тема – это мотив поединка между отцом и сыном, незнакомыми друг с другом, и убийства одного другим. Оттуда же – чудовищная хищная птица, угрожающая герою посреди моря (Сизый Орел наших былин).
Есть и другие очевидные совпадения. Как известно, частым персонажем былин является Владимир Красное Солнышко, прототипами которого наши фольклористы считают Владимира Святого и Владимира Мономаха. В Повести временных лет Мономах представлен воплощением всех человеческих достоинств. О Владимире Святом один из летописцев, его современник, отзывается иронично, создавая образ гуляки и женолюба. Ничего похожего во многих древнейших былинах. Там Владимир труслив, малодушен, неблагодарен, деспотичен. Это явный самодур, смертельно завидующий успехам и талантам Ильи. Былинные богатыри величают его собакой, дурнем, а Соловей-Разбойник – еще и вором. Образ противоположен летописному настолько, что трудно подумать, что говорится это об одном лице. Об обоих Владимирах имеются отзывы иностранных, не всегда дружелюбных источников, которые бы с удовольствием живописали все указанные недостатки. Значит, от Владимиров в этих былинах только имя. Кто же прототип? В. Ф. Миллер обнаружил, что такие же отзывы сохранились в иранском эпосе о современнике Рустема царе Кейкаусе[501].
Еще одно совпадение с осетинскими «Нартами». Там имеется поучительная история о смерти богатыря Батраза, слишком возгордившегося своими подвигами. Его осаждают, мучают налетающие в огромном количестве духи, и в результате он убивает себя. То же происходит в одной из русских былин с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем. Они тоже начали хвастать своими победами: «Подавай нам силу нездешнюю, мы и с тою силой справимся!» Нездешняя сила не заставила себя ждать и явилась в лице двух воинов-духов. После первой схватки духи не только остались живы, но и удвоились. Процесс «размножения» неземной силы в арифметической прогрессии продолжался до тех пор, пока богатыри не убежали в горы, где и превратились в камни.
По замечанию М. Халанского, «шелка шемаханские, седла черкасские» встречаются в былинах в связи с каждым героем[502], хотя никакого отношения к быту Киевской Руси не имеют. Например, аналогии седлам древнерусских воинов прослеживаются в Венгрии, Польше, Чехии VIII – X вв., никаких «черкасских» седел не наблюдается.
