Буш упорно отрицал, что он или его администрация допустили серьезные стратегические ошибки при планировании этой войны и последовавшей оккупации. Он признал, что не предвидел мятеж, но настаивал, что операция «Иракская свобода» войдет в историю как грандиозный триумф. Критиковать себя он и не думал – разве что когда сокрушался, что военная операция прошла слишком хорошо.
«Если бы нам пришлось ее повторить, – говорил он в интервью спустя шестнадцать месяцев после вторжения, – мы взглянули бы на последствия катастрофического успеха».
Именно таким и был этот успех, если вообще уместно говорить об успехе. Война превратила Ирак в бурлящий котел анархии и магнит для фанатиков со всего мира. Она запустила антиамериканскую волну невиданной прежде силы. Хуже всего, эта война поглотила ресурсы, которые можно было направить против «Аль-Каиды» и других террористических группировок. Иракская война оттянула на себя все усилия и тем самым дала возможность продолжить всемирный джихад – бомбы террористов взрывались в Индонезии, Испании, Британии и других странах.
В ходе военных оккупаций всегда есть место жестокости. Насильственная тактика, которую солдаты применяли в Ираке, с их точки зрения могла казаться оборонительной, однако она разъярила иракцев и многих других по всему миру. Эта ярость достигла пика, когда всплыли фотографии, демонстрирующие кошмарное отношение американских солдат к узникам Абу-Грейб, тюрьмы неподалеку от Багдада. Буш и его защитники принесли извинения, однако настаивали, что это лишь единичные случаи. Подобно генералу Артуру Макартуру, говорившему солдатам на Филиппинах, что им не нужно беспокоиться о «неукоснительном следовании правилам ведения войны», Буш объявил, что Женевская конвенция об обращении с военнопленными Афганистана или Ирака не касается.
Буш и его советники возлагали надежду на развитие демократии в Ираке. Вскоре после свержения Саддама они создали так называемый «правящий совет». Совет назначил Айяда Аллауи, проамериканского политика, который уже много лет не жил в Ираке, премьер-министром – до всеобщих выборов. На выборах, которые прошли тридцатого января 2005 года, Аллауи надеялся стать полноценным премьером. Его партия проиграла другому объединению под руководством Ибрахима аль-Джафари, члена преобладающего в стране шиитского сообщества. Аль-Джафари открыто намеревался создать между Ираком и Ираном тесные партнерские отношения.
Результаты выборов продемонстрировали одно из противоречий, скрытых в американских планах на Ирак. Буш и его советники неоднократно настаивали, что желают подарить иракцам блага полной, насколько это возможно, демократии. Они рассуждали следующим образом: любая страна, чьи жители имеют свободу волеизъявления, рано или поздно станет проамериканской. Реальность оказалась более жестокой. Многие иракцы не просто глубоко ненавидели США за оккупацию, но и желали развить связи с Ираном. Иранские фундаменталисты десятилетиями стремились укрепить свое влияние на Ирак, однако практически им это не удавалось. До тех пор, пока США, их злейший враг, не предоставили такую возможность.
«В Ираке, – торжествовал старший офицер иранской разведки после выборов 2005 года, – пришли к власти те, кого мы поддерживали».
Некоторых серьезных проблем, накрывших Ирак за первые два года американской оккупации, можно было избежать. Если бы Штаты отправили достаточно солдат, если бы они не распустили иракскую армию и если бы они не издали радикальный запрет, согласно которому бывшие члены партии Саддама под названием «Баас» не имели права занимать государственные должности, мятежа можно было избежать. Впрочем, еще один провал стоил им куда большего.
За год до вторжения Госдепартамент запустил амбициозный проект «Будущее Ирака», направленный на поиск способов обеспечить безопасность и начать переход к демократии в стране без Саддама. Экспертные комиссии, включавшие более двухсот иракцев из едва ли не каждой из этнических и политических групп, предоставили тринадцать томов рекомендаций как полностью перестроить государство, от нефтяной индустрии до системы уголовных наказаний. Рекомендации предоставили Пентагону наряду со списком из семидесяти пяти говорящих по-арабски специалистов, готовых отправиться в Ирак, как только Саддам будет свергнут. Министр обороны Рамсфелд просто-напросто не стал никого слушать.
Самым показательным просчетом Буша и его помощников была их уверенность в том, что после вторжения им не придется столкнуться с серьезными проблемами. Предупреждавших об обратном они назвали жалкими скептиками. Их слепое упрямство превратило решительную победу в кровавый тупик, который, спустя два года после «окончания основных боевых действий», стоил США сотен миллионов долларов и жизней одного-двух солдат каждый день.
«От разведки ни разу не поступило сообщения, где бы говорилось, что зреет мятеж, зреет, зреет, готовьтесь, – позже сказал генерал Томми Фрэнкс. – Такого не было. Не видел я таких данных. Их не поступало».
Американские лидеры могли бы задуматься о судьбе британцев, что пытались покорить Ирак после Первой мировой войны. В 1920 году иракцы подняли восстание против колониального режима. Британия отправила солдат, вскоре попавших в водоворот страшной жестокости. Оккупация, которая, по их расчетам, должна была продлиться несколько месяцев, затянулась на тридцать пять лет. Покинув Ирак в 1955-м, британцы оставили после себя бессильную политическую систему. Именно она в результате породила Саддама Хусейна.
«Произошедшее в Ираке, – писал в 2004 году британский историк Ниалл Фергюсон, – настолько напоминает события 1920-го, что случившемуся удивится лишь полный исторический профан».
В американском менталитете нет черты более постоянной и яркой, чем вера в то, что США – глубоко добродетельная страна. Американцы считают себя, по словам Герберта Мелвилла, «особым, избранным народом, Израилем нашего времени». В стране, слишком юной, чтобы смотреть на мир сквозь призму исторических триумфов, настоящих или выдуманных, и слишком разномастной, чтобы сплотиться вокруг одной религии или расы, эта вера стала сущностью американского самосознания, она связала американцев и определила их отношение к миру. Они не первые, кто считал себя любимцем высших сил, но в современном мире они единственные, кто считает навязывание своей политической и экономической систем богоугодным делом.
Это мнение уходит корнями к глубокому убеждению, что американская форма правления, основанная на капитализме и свободном политическом выборе, является, как заявил президент Буш, «правильной для каждого человека в каждом сообществе». Это мнение основывается на вере в то, что западная демократия естественна для всех стран и все ее поддержат, как только США сметут искусственные преграды, возведенные инакомыслящими. Как следствие, подобный подход отрицает то, что на менталитет влияют культура и традиции, что национальное сознание меняется лишь медленно и что даже великие державы не вправе навязывать свои убеждения силой.
Ранние лидеры США это мнение не разделяли. Джордж Вашингтон писал, что для стран, как и для людей, «решающим принципом» является личная заинтересованность и что ни одному государству, особенно США, не стоит «доверять больше, чем того требует интерес». Это вечная истина. Когда США поступают так, как считают нужным, они действуют, как и другие страны, для защиты собственных интересов. Однако американцы не желают слышать или верить в столь эгоистичные мотивы. Лидеры США много поколений назад осознали, что могут с легкостью заручиться поддержкой населения, если представят нравственные причины для захвата зарубежных территорий: великодушие, самоотверженную доброту и благородное желание освободить угнетенные народы. Блага свободы, которые Маккинли хотел подарить кубинцам, пуэрториканцам и филиппинцам, а Уильям Говард Тафт – Центральной Америке, которые другие президенты якобы распространяли в странах от Ирана до Гренады, не изменились – вторжение Джорджа Буша-младшего, настаивал он, должно было принести их и в Ирак.
