Как обычно неутомимый, Дойл много ездил с лекциями по спиритуализму. Сначала побывал на юге страны, затем в центральных графствах, и повсюду собирал полные залы. Он делал краткий обзор своего “Нового Откровения” и подкреплял “философские” соображения слайдами, на которых были смутно видны явившиеся на контакт духи. Основной тезис его докладов был таков: традиционные религии исчерпали себя, а спиритуализм, во многом разделяющий современные научные теории, представляет собой некую “научную религию”, чем-то близкую материализму.
Он должен был читать лекцию в Ноттингеме, когда пришло письмо от дочери Мэри — Кингсли скончался. Однако он не посчитал это поводом отменить турне. Даже в тот самый вечер он не отменил лекцию, а когда ему предложили это, мрачно сказал: “Нет, ни при каких обстоятельствах я не обману ожиданий публики. Они привыкли мне доверять, я должен быть достоин этого доверия. Да и Кингсли этого хотел бы”. Кроме того, будучи убежденным спиритуалистом, он полагал, что Кингсли лишь перешел в иное измерение, откуда вскоре даст о себе знать, о чем он и сообщил аудитории.
Иннесу он написал: “Старина, ты, должно быть, уже знаешь наши печальные новости. Я должен выступать сегодня вечером, а потом вернусь в Лондон, чтобы хоть как-то помочь Мэри. Она держится изумительно. Похороны нашего дорогого мальчика в четверг. Я с трудом все это осознаю и совершенно оглушен. Меня радует лишь то, что мы никогда в жизни не ссорились. Знаю, что ты мысленно со мной. АКД”. Похоронами занималась Мэри.
В следующем году Дойл прочел сорок лекций в Англии и Шотландии. У него дома, в кабинете, висела карта, на которой он отмечал все города, где побывал, а на столе лежала папка с сотнями приглашений от спиритуалистических кружков и сообществ. Окликнуться на все он не мог — просто физически не хватало времени. Смерть брата в феврале 1919-го не нарушила расписание его выступлений. Матери он регулярно посылал бодрые, оптимистические отчеты о своей деятельности, хотя она ясно дала понять, что не одобряет ее.
Спиритуалисты обожали и высоко ценили Дойла за решительность и уверенность. На лекции в Альберт-Холле его слова о том, что спиритуализм — величайшее движение за последние две тысячи лет, было встречено бурными овациями. На многочисленные письма от скорбящих по погибшим сыновьям и мужьям родственников он отвечал стандартным ответом: “Все это правда. Ваши любимые живы. Если вы хотите связаться с ними, то обратитесь к хорошему медиуму. Я могу рекомендовать одну даму, она берет 10 шиллингов 6 пенсов за сеанс. Возможно, у вас ничего не получится, а возможно, и получится. И если получится, пожалуйста, дайте мне об этом знать”. Эту даму он сам “проверил” и утверждал, что она добивается успеха в 42 из 50 случаев. Даму эту звали Энни Бриттан, ее дважды приговаривали к штрафам за гадание, а о ее вымогательстве и шарлатанстве писал журнал “Труф”: “Полгинеи оказывают на Энни Бриттан поистине магическое воздействие. В том, что касается изымания денег, она поистине прозорлива”. Про Дойла же журнал писал, что тот “стал жертвой своего воображения”. Другие издания издевательски утверждали, что нет, кажется, ничего, во что Конан Дойл не был бы готов поверить, и спрашивали: как это ему удалось овладеть знаниями, скрытыми для остальных смертных?
Он заверял, что лично был свидетелем массы психических феноменов: прямого голосового контакта, аппортов (перемещения предметов в пространстве и возникновения их словно бы “из ниоткуда”), столовращения, “автоматических писем”, материализации предметов и многого другого. Он видел вереницы фигур, проходящих друг за другом через небольшую комнату, причем некоторые отвечали на задаваемые им вопросы; наблюдал светящуюся воронку, вращавшуюся под потолком; нимбы над головами медиумов… Словом, каких только чудес он не наблюдал лично. Из мира духов потоком шли послания, потусторонние силы всячески одобряли и ободряли Дойла. Радостно-приветственное сообщение пришло от Кингсли. Уильям Т. Стед, погибший на “Титанике”, докладывал, что “заглянул в глаза Христу, и тот сказал, чтобы Дойлу передали: его деятельность на земле — святая и богоугодная”.
В августе 1919 года вышла вторая книга Дойла по спиритуализму, “Жизненное послание”. Там, в частности, объяснялись “внутренние причины” войн — грехи человечества, включая и “субботние попойки”, от которых Господь устал и решил “встряхнуть” нечестивцев. Написано это было плохо — мутно, невнятно, но безапелляционно. Во многом книга повторяла его первый опус “Новое Откровение”, но кое-что об устройстве души и тела, а также их тонком взаимодействии было добавлено. Кроме того, описывались основы загробного существования, очень гуманные: если мать потеряла младенца, она может не горевать — на том свете он дожидается ее, чтобы продолжить свое развитие. Физической любви там, понятное дело, нет, зато все очень дружны, и каждый может найти родственную душу. Там большой простор для творчества — художники рисуют, писатели пишут, ученые исследуют, ремесленники мастерят, “но только для удовольствия”. Бедных нет, богатых нет, социальной вражды и классовой борьбы нет. Игры, спорт — в изобилии. Все наслаждаются, и все радуются.
У серьезных спиритуалистов это описание не вызвало никакого восторга, они сетовали, что “тот” мир у Дойла очень уж похож на жизнь в богатом лондонском пригороде: “Все прелестно, мирно… прекрасные сады, чудесные цветы, зеленые рощи, прозрачные пруды и очаровательные домашние животные”.
Но если спиритуалистов Дойл раздражал, то священников просто бесил. И тем, что провозглашал движение “новой религией”, наследующей христианству, и тем, что критиковал Библию, а в особенности Ветхий Завет: “документ, защищающий избиение, потворствующий многоженству, одобряющий рабство и призывающий сжигать так называемых ведьм”.
В итоге католическая церковь сочла, что Дойл “утратил душевное равновесие”, вероятно под влиянием злых сил. Правоверные католики были убеждены, что Дойл — величайший грешник, отдавший душу дьяволу. Его упрекали в попрании всех норм морали и нравственности, в том, что он способствует духовному падению нации.
В ответ он защищался, горячо и искренне. Он, безусловно, подкупал аудиторию страстностью и убежденностью. Как сказал один критик: “Он говорит с пророческим одушевлением, с глубочайшей уверенностью человека, который убедил сам себя, будто вся его прежняя жизнь была лишь заблуждением”. А что касается многочисленных фактов жульничества среди медиумов, то Дойл легко их признавал: “Обман? Разумеется, обман. Можно написать об этом целый том. Но этот обман обусловлен тем, как неразумно мы обращаемся с медиумами. Они получили самый чудесный и тонкий дар из всех даров Господа, а мы вынуждаем их зарабатывать на жизнь с его помощью”.
Множество поклонников Дойла — автора шедевров о Шерлоке Холмсе — горько сожалели о том, что он превратился в “проповедника”. И многие критики тоже. “Как грустно, что сегодняшний Артур Конан Дойл — спиритуалист — объявил непримиримую войну самому себе, автору превосходных детективов… Сегодня он, увы, есть полная противоположность своему герою. Там, где царил блестящий ум, теперь торжествует вульгарный, заурядный мистицизм… Помнится, когда милый Ватсон нес очевидную чушь, Холмс саркастически окорачивал его: “Право же, дорогой Ватсон…” Неужели сейчас не найдется никого, кто так же спокойно и по-дружески вернул бы самого автора к здравому смыслу? Он, похоже, очень в этом нуждается”.
