Это оказалась одна из лопастей вентилятора. Часть вентиляционной системы. Металл был массивный, тяжелый, как винт самолета, – все, конец, дальше пути нет.
Аманда заплакала от досады и стала опускаться, пока ее ноги не коснулись горизонтальной поверхности. Замерла в темноте, дрожа от ужаса. Казалось, все тайные страхи, которые на протяжении целой жизни накапливались в каком-то дальнем закоулке ее сознания, вдруг вырвались наружу, чтобы целиком поглотить ее.
Аманда больше не сомневалась: ее ждет смерть.
87
Мрачная высотка в Южном Лондоне, стены нижних этажей изрисованы граффити. Прежде здесь, вероятно, была входная дверь, но теперь она отсутствовала.
Майкл остановился в холле, от голых стен эхом отражались звуки рэпа. Посмотрев на «вольво», припаркованный на улице, Майкл с ужасом подумал, что к тому времени, как он выйдет отсюда, от его машины останутся рожки да ножки.
Он сел в просторную кабину лифта, доехал до восьмого этажа и вышел в узкий темный коридор. Ковра на полу не было, в коридоре пахло вареной картошкой. Из-за стены доносился детский плач, и Майкл слышал, как женщина в ответ остервенело кричит на ребенка.
У квартиры номер восемьдесят девять была синяя дверь с окошком из матового стекла, как и у соседей, а сбоку маленький звонок без таблички. Внутри играла музыка. Майкл нажал на кнопку, услышал где-то в глубине слабое верещание. Постучал костяшками пальцев по стеклу.
Ответа не последовало.
Он постучал громче, потом еще громче, и вдруг его кулак каким-то образом выбил стекло.
Он был так потрясен, что несколько мгновений стоял не двигаясь. И лишь потом почувствовал боль, увидел кровь на запястье. Майкл осторожно вытащил руку, извлек из нее осколок, пососал ранку. Музыка зазвучала громче. Женский голос; мелодия была ему знакома, а слова повторялись – постоянно звучала одна и та же фраза. Женщина пела по-английски, но с немецким акцентом. Похоже на Марлен Дитрих.
У соседей все было по-прежнему. Мать и ребенок продолжали свой бесконечный концерт на два голоса.
«Черт, как это вышло?»
Со стороны пожарной лестницы в конце коридора появились два подростка, посмотрели на Майкла, остановились как ни в чем не бывало перед одной из дверей, постучали. Майкл не сводил с них глаз. Дверь открылась, они сказали что-то обитателю квартиры, и она тут же снова захлопнулась. Подростки перешли к следующей двери, снова посмотрели на Майкла, постучали. На ногах у обоих были кроссовки, один парнишка одет в спортивный костюм, другой в джинсы и кожаную куртку, в руках большая спортивная сумка.
Нетрудно догадаться, чем занимается эта парочка и что произойдет, когда они дойдут до этой двери с разбитым стеклом и обнаружат, что хозяин отсутствует.
«Влюбиться… влюбиться… влюбиться».
Звук становился все более хриплым – пластинку явно заело. Майкл наклонил голову к образовавшемуся проему и позвал – сначала тихо, потом громче:
– Мистер Дортмунд. Герр Дортмунд!
Ответа не последовало.
Чтобы не пораниться, он вытащил оставшиеся осколки, засунул внутрь руку, попытался нащупать защелку. Нашел ее через несколько секунд, нажал.
Дверь открылась.
Он вошел, вновь громко позвал:
– Мистер Дортмунд! Герр Дортмунд, вы здесь?
А песня все продолжала звучать.
Майкл, испытывая неловкость, закрыл за собой дверь. Он оказался в крохотной прихожей, размером с больничный бокс, большую часть которой занимала громоздкая викторианская вешалка. На ней висели вещи престарелого нациста: пальто из твида в «елочку», макинтош и коричневая шляпа. Пальто из добротной материи выглядело здесь слишком элегантным, оно не вписывалось в эту убогую прихожую и резко контрастировало с беспробудным уродством здания.
Майкл прошел несколько футов по коридору, пол которого устилала потрепанная ковровая дорожка, мимо двух картин в рамах (виды Баварии), вошел в гостиную.
И остановился как вкопанный.
Он оказался в жалкой тесной комнатушке, на окнах висели тюлевые шторы, частично закрывавшие точно такое же соседнее здание, находившееся всего в нескольких ярдах. Ну и нищета. Два потрепанных кресла, облезлый ковер, старый радиоприемник и совсем уж древний проигрыватель, на пластинке подрагивала застрявшая в дорожке игла; у стены стоял обогреватель.
Но внимание Майкла приковало другое: на стене, на самом видном месте, красовалась написанная маслом картина. Портрет Адольфа Гитлера в форме: фюрер стоял на фоне огромной свастики, подняв руку в нацистском приветствии.
Майкл отвернулся, преисполнившись отвращения к своему пациенту: ну и ну, оказывается, человек, который приходил к нему в поисках искупления, до сих пор все еще продолжал находиться под обаянием своего идола.
Майкл вернулся в коридор и снова позвал:
– Мистер Дортмунд? Где вы? Герр Дортмунд?
В коридоре имелись еще три двери. Он открыл первую и попал в спальню. Полупустая безликая комната с единственной, аккуратно застеленной односпальной кроватью, от которой, как и от всего остального в квартире, несло духом старости. На одном из стульев Майкл увидел аккуратно сложенное нижнее белье, на полу – теплые тапочки.
Он распахнул следующую дверь и обнаружил за ней крохотную старомодную кухню с засаленной газовой плитой и маленьким столом с пластмассовой столешницей, на которой лежала немецкая газета.
В начале коридора он заметил старый, потрепанный провод: вилка торчала в розетке, а сам провод тянулся в последнее помещение. С недобрым предчувствием Майкл снова окликнул хозяина квартиры:
– Мистер Дортмунд?
Подождал. Постучал в дверь, распахнул ее.
Он предполагал что-то в таком роде, но все же увиденное потрясло его.
Невероятно исхудавшее обнаженное тело Германа Дортмунда, частично погруженное в воду, лежало неподвижно в узкой зеленой ванне.
На лице старика застыло удивленное выражение, он смотрел перед собой широко распахнутыми немигающими глазами. Рот широко раскрыт, челюсть выставлена вперед, губы мучительно сложены в почти идеальный круг. Майкл заметил, что брови у Дортмунда были опалены. И еще он увидел зажатый в костлявых руках немца и опущенный в воду между раздвинутыми ногами старинный электрический обогреватель с подсоединенным к нему проводом.
Он вышел из ванной, выдернул шнур из розетки. Потом вернулся и потрогал лицо Дортмунда. Плоть была холодной – он умер уже некоторое время назад. Тем не менее Майкл проверил его пульс – пустая формальность. Доктор Теннент понимал, что уже ничем не может помочь своему пациенту.
Оставив покойника в ванной, Майкл вернулся в гостиную в поисках телефона. Марлен Дитрих продолжала петь, упорно повторяя одни и те же слова. Он хотел было выключить проигрыватель, но потом решил, что лучше ничего не трогать, оставить все как есть.
