— Да, я мечтатель. Только я мечтаю совсем о другом…
— О чем же? — спросила Аня с любопытством.
— А можно я стихами скажу? — и он тут же начал читать:
Что ты сделала с сердцем моим?
Оно больше не слышит меня.
Мое сердце — разграбленный Рим,
Мое сердце — обитель огня.
Что ты сделала с сердцем моим?
Ты биенье его приглуши…
Я глотаю отравленный дым —
Дым пожарищ усталой души.
Что ты сделала с сердцем моим?
Я тону в океане стихов…
Я тобою, увы, нелюбим,
И вопрос мой печально не нов.
Что ты сделала с сердцем моим?
Аня, я же себя погублю!..
Чёрт с ним, с сердцем… Не дружим мы с ним.
Но тебя я все так же люблю![25]
— По-моему, это не Пушкин, — Аня вроде и пошутила по привычке, но на самом-то деле просто хотела сказать «спасибо», потому что ей понравились эти строки.
Таких стихов ей ещё никто не дарил, да и Ваня ни разу не решался прочесть. Она смотрела на него и улыбалась, счастливая, и свежий осенний ветер, трепал её распущенные волосы, а река внизу дышала прохладой и вечностью, и ночной город опрокидывался всеми огнями в черную маслянистую воду, и Ваня, ощутив кураж, предложил:
— Хочешь, еще почитаю?
Саша опять почувствовала себя третьим лишним, но потом вспомнил, что лишних на этом мосту существенно больше, так что уйти ему всё равно не дадут. И совсем уже, было, собрался сказать об этом друзьям, но тут возле них взвизгнул тормозами, огромный джип, сверкающий серебристым, лаковым, только что вымытым кузовом.
— Ну, вот и дождались, — констатировал Саша.
Из машины вышел среднего роста человек приятной наружности: короткая стрижка, черные усы, движения энергичные, спортивные. Взгляд решительный, властный, и вместе с тем на удивление добродушный.
— Ну, здравствуйте, путешественники! Садитесь в машину, не на мосту же нам с вами разговаривать!
— А вы кто? — агрессивно, но как-то очень по-детски спросила Аня.
Иван даже вспомнил сказку про «Теремок». Незнакомец, однако, ответил вполне по-взрослому:
— Я — начальник Секретной Лаборатории, которая и разработала для вас вот эту игрушку, — и он безошибочно показал глазами в сторону Вани. Именно в его сумке лежал «Фаэтон».
— Для нас?! — удивился Саша, выцепив самое главное из фразы такого легкомысленного на вид начальника.
— Но вы же им пользовались? Значит и для вас — тоже. А зовут меня Роман Каюмов.
— А по отчеству? — решил уточнить Ваня.
— Можно обойтись и без отчества, — разрешил Каюмов.
Стоявший рядом с ним круглолицый человек хохотнул.
— Я знаю, почему Николай смеётся, — пояснил Роман. — Кстати, знакомьтесь: генерал Круглов, начальник службы безопасности. Так вот, вся лаборатория зовёт меня исключительно по отчеству.
— А ему уже надоело быть Рафаэличем, — по-простецки вклинился генерал. — Давайте, ребятишки, зовите его просто Ромой!
— Короче, друзья, время позднее, — подвёл черту Каюмов. — Прибор давайте сюда. Мы вас развезём по домам, и… спокойно ложитесь спать. А завтра вот по этому адресу к десяти утра жду. — Он протянул каждому по визитке. — Мой сотовый телефон там тоже есть. И больше — никаких вопросов! Полезайте в машину!
Грузились как-то нервно, торопливо, будто штурмовали последний автобус где-нибудь далеко от Москвы, и неуспевшему грозило ночевать в поле. Вся остальная команда стремительно всосалась в невесть откуда взявшийся мини-вэн. И машины помчались по уже свободной в этот час Москве, проскакивая не только светофоры, переключённые на желтую мигалку, но и горевшие красным.
Довольно долго сидели молча. Обоим юношам страшно нравилась эта езда без правил, а у Ани она вызвала грустные ассоциации с бесконтрольной властью Цыси.
— Ребята, — вдруг сказала девушка, — я вспомнила!
— Что? Нечто, произошедшее между тобой и Гуансюем? — предположил Ваня.
— Да нет! Я вспомнила, что мне даже не придется идти в библиотеку. Дома есть отличный вузовский учебник «История Китая».
— Откуда? — удивился Рафаэлич.
— У меня мама давно, ещё в молодости Китаем увлекалась.
— В молодости? — переспросил Каюмов. — Сколько же ей сейчас? Неужели восемьдесят?
— Нет, тридцать восемь, — сказала Аня.
— Эх, ребятки, ребятки! — усмехнулся Рафаэлич. — По далеким эпохам шастаете, а ничегошеньки во времени не понимаете. Да тридцать восемь лет — это самая что ни на есть молодость!
Глава 33«ДАО ТВОРИТ И ЖИЗНЬ, И СМЕРТЬ…»
После того, как ребята покинули Китай, произошли события, которых больше всего опасалась Аня. Ей так не хотелось, чтобы посмертный указ Сяньфэна попал в руки Цыси! Ведь это угрожало жизням многих и многих людей!
Князь Гун надёжно спрятал документ в своём доме, и вроде бы ничто не предвещало беды. Императрица Цыань была счастлива. Теперь её жизнь оказалась вне опасности. «Цыси не посмеет тронуть меня, — радовалась Цыань, — ведь я владею её смертным приговором».
Но Цыси не собиралась сдаваться. Узнав через своих шпионов, у кого находится указ, она решила во чтобы то ни стало добыть его.
— Как мне надоела эта глупая Цыань, — жаловалась Цыси евнуху Ли Ляньину. — Всем своим видом она показывает, что стоит на более высокой ступени. Когда указ снова попал ей в руки, она стала вести себя ещё более высокомерно по отношению ко мне. Как она вела себя у могилы императора Сяньфэна! — Цыси даже топнула ногой от злости.
Ежегодно две сорегентши посещали могилу императора Сяньфэна и приносили ему жертвоприношения. Так было и теперь. Но в этот год при жертвоприношении возникла размолвка между императрицами, ставшая достоянием всего двора. Это был настоящий скандал. Цыань пыталась вынудить Цыси занять третье место у могилы императора, оставив первое, как и положено, для духа первой покойной жены императора, а второе — для себя. Этот поступок Цыань до глубины души возмутил Цыси, и она заняла место рядом с Цыань. Хотя, конечно, должна была стоять третьей, так как не являлась женой Сяньфэна, а была лишь его наложницей.
— Меня возмущает и её отношение к моему покойному отцу, — злилась Цыси.
Отец её не был причислен к знатным персонам двора, хотя и принадлежал к жёлтому знамени. Он умер до того, как Цыси стала наложницей. К тому же, при жизни занимал не очень высокий пост таможенного инспектора, и что самое главное, привлекался к суду за взяточничество. Что же касается отца Цыань, тот был весьма влиятельным лицом при дворе. Цыси хотела уравнять почести обоим усопшим родителям, однако Цыань категорически с этим не согласилась и не дала такого разрешения.
