Арнгенд, Касторига и Навая лишились королей, Граальская Империя лишилась императрицы, церковь лишилась патриарха (хотя он не погиб, а бежал), Ночь лишилась Харулка Ветроходца, величайшего из ужаснейших изначальных божеств. Ночь объята ужасом, весь мир объят ужасом. Льды растут и постепенно продвигаются на юг.
Найдутся новые короли. В Граальской Империи скоро воцарится новая императрица. Новый зад уже полирует патриарший престол.
Нового Ветроходца не будет больше никогда.
От удара сотрясается весь мир, а вместе с ним и Ночь. Старейшее и свирепейшее из Орудий погибло – от руки смертного!
Мир, на который обрушиваются жестокие перемены, ковыляет навстречу судьбе. Льды все ближе.
1
Антье, тяготы мирной жизни
Не проснувшийся еще толком брат Свечка уселся за накрытый к завтраку стол.
– Полюбуйтесь-ка на его самодовольную физиономию. Любитель фруктов и ягодок. – Уничижительное замечание прозвучало из уст Сочии, супруги Реймона Гарита, которая сидела за столом вместе с десятком приближенных графа.
– Совершенный, не обращайте на нее внимания, – вмешался Бернардин, кузен Реймона. – Снова рвется в бой. Или не снова, а все еще. Уймитесь уже, Сочия, мир наступил, радуйтесь.
Брат Свечка согласно кивнул.
Сочия знала, что долго это не продлится.
Вот-вот все соберутся с духом и снова начнутся ужасы.
– Весь белый свет перевернулся вверх тормашками, если уж устами Бернардина Амбершеля вещает глас рассудка, – заметил старик, откусил кусочек дыни и обратился к графине, которая после всех пережитых передряг стала ему как дочь: – Ради ребенка держи свои чувства в узде.
У Сочии был просто-таки огромный живот. Из-за затянувшейся беременности ее и без того нелегкий нрав еще больше испортился. Первенец уже должен был появиться на свет. Графиню терзали страхи, обычные для неопытной роженицы. Она отказалась последовать обычаю и удалиться от мира перед родами, как подобало даме ее положения.
Сочия Гарит играла при муже роль отнюдь не украшения – она помогала ему, даже управляла с ним вместе и не желала пропускать ничего важного.
Граф, мейсальский совершенный брат Свечка и все прочие приближенные Сочии, которым была небезразлична она и которые были небезразличны ей, давно уже потеряли надежду заставить ее вести себя, как подобает добропорядочной благородной особе.
Мало того! Она не расставалась с Кедлой Ришо – этой беженкой-простолюдинкой да вдобавок еретичкой из Каурена, такой же неразумной, как она сама. Сочия боготворила Кедлу: Кедла Ришо убила короля и тем самым изменила мир.
Брат Свечка знал Сочию еще с тех пор, когда она была вредной и жестокой девчонкой-подростком и жила вместе со своими тремя братьями в маленькой крепости на северо-восточной границе Коннека. Никогда не выказывала Сочия ни малейшего желания становиться благонравной девицей, занятой вышиванием и детьми.
Граф Реймон, как обычно, отнесся к поведению супруги с веселым снисхождением. Реймон любил Сочию страстно и глубоко. Такую любовь воспевали в песнях коннекские трубадуры, и она редко встречалась в эпоху браков по расчету. Однако же Реймон Гарит вступил в права наследования очень молодым, а те, кто мог бы заставить его жениться, руководствуясь политической выгодой, а не чувством, умерли рано и не успели обуздать молодого графа.
Реймон выбрал Сочию спутницей жизни почти сразу же, как увидел, потому что мгновенно узнал в ней родственную душу.
– Любовь моя, тебе нужно внимательно слушать совершенного, – сказал Реймон.
Удивленная Сочия прикусила язычок.
– Понимаю тебя, – продолжал Реймон, – я и сам не могу привыкнуть к тому, что теперь вокруг нет врагов, но таково уж положение дел: неприятеля мы вряд ли увидим, пока не приедет домой Анселин или же каким-нибудь чудом не вернется к власти Безмятежный.
– От Анселина вряд ли стоить ждать неприятностей, – вставил Бернардин. – Он не позволит матери собою помыкать. Бьюсь об заклад, упечет ее в монастырь.
Сочия что-то пробурчала, будто бы напоминая собравшимся, что она все еще не в духе.
– Нельзя даже убить время, охотясь за братьями из Конгрегации, – не обращая на нее внимания, пожаловался Реймон. – Уцелевшие зарылись так глубоко, что уж обратно на белый свет им и не выкопаться.
– Было бы им дело до света, никогда б и не оказались в Конгрегации по искоренению богохульства и ереси, – проворчал брат Свечка.
Жующий солонину Бернардин усмехнулся. Он исповедовал мейсальство, но этим причудам с постами не следовал.
– Сцапал одного несколько недель назад, – рассказал он. – Они совсем не так глубоко зарылись, как надеются. И новый епископ вовсе не так умен, как сам думает.
– Ля Вель? – уточнил брат Свечка.
– Он самый. Новенький. Тупой как пробка, но зато первый честный епископ с досерифсовских времен. Прослежу, чтоб не отправился на тот свет.
Вот уже целое десятилетие в коннекской епархии, которую церковь намеревалась покарать и ограбить за потакание еретикам, с завидным постоянством мерли чалдарянские епископы.
– Честный? – переспросил брат Свечка.
– Сравнительно честный, – отозвался Бернардин, махнув рукой. – Хотя притащил с собой толпу родственничков-паразитов. Зато уж не разбойник в сутане вроде Мерила Понта или Мате Ришено.
– Любимая, а когда ты в последний раз была у госпожи Алексинак? – спросил вдруг граф Реймон.
Госпожа Алексинак была старшей из приставленных к Сочии повитух.
Брат Свечка решил, что это весьма умный поступок: граф не дал Бернардину сболтнуть, что у того имеется шпион в окружении нового епископа, а то вдруг и у ля Веля или Конгрегации имеется свой шпион в окружении графа.
Но вопрос был задан не только ради отвлекающего маневра.
Сочия не сумела толком ничего ответить.
– Так я и думал. Совершенный, после завтрака сопроводите мою жену, госпожу Сочию, к повитухе, никуда не сворачивая по пути и не слушая отговорок.
