Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
— Что ты так смотришь?
Его улыбка превратилась в ухмылку.
— Люблю.
Она прищурилась.
— Честно, иногда ты меня так злишь.
Толя рассмеялся, подался к ней и прижался губами к её шее. Правда, затем пожаловался:
— Насколько всё было бы проще, если бы ты просто сказала в ответ что-то похожее.
— Похожее на что?
Он голову назад откинул, упёрся затылком в стену, а Сашу разглядывал уже более пристально и с явным намёком. Но затем кивнул, соглашаясь.
— Да, я не заслужил. Ты вполне можешь меня помучить.
Саша наблюдала за ним, за тем, как он едва заметно морщится, сдерживает вздох и даже сожаление, проскользнувшее во взгляде, отметила. И это всё почему-то казалось правильным, а ещё ободряющим. Кажется, она радовалась тому, что заставляет его мучиться и сожалеть, пусть и совсем немного. Осторожно обняла, руки скользнули по Толиной груди, по плечам и сомкнулись на его шее.
— Как долго? — решила уточнить она.
Он понимающе улыбнулся.
— Я тебе уже говорил: я буду терпеть, сколько понадобится. К тому же, ждать уже не нужно, так что, я готов мучиться морально.
— Какой ты гад.
— Точно. — Толя подхватил её, к себе прижал, а Саша захохотала, правда, тут же себе рот закрыла. Не хватало ещё сына разбудить. А Ефимов поднялся, так и держа Сашу на руках.
К чему следовало Ефимову привыкнуть, так это усмирять время от времени свои порывы и не действовать под градусом возбуждения. Не хватать Сашку в тот момент, когда ему этого хочется, не толкать на постель, не лезть к ней с непристойными предложениями, зная, что сын может в любой момент зайти на кухню или в комнату. В общем, наличие ребёнка ущемляло в желаниях, но в то же время привносило в жизнь изюминку, ожидание и волнение. С недавних пор закрытая дверь в спальню стала означать очень много. И сегодня, прежде чем ввалиться в спальню, в обнимку и, не прерывая поцелуя, как правильные родители заглянули к сыну, проверили спит ли он, укрыт ли он, не свалилась ли на пол подушка, погасили везде свет, и это отчего-то Ефимова только больше распалило. Осознание того, что он нашёл своё место в жизни. Не в этой квартире, а рядом с Сашкой и их сыном.
Любовь ли это?
В тот момент, когда дверь их спальни закрылась за ними, он решил, что — да, любовь. Внутри горело, внутри была тяжесть, хотелось куда-то выплеснуть эмоции, и Ефимов мгновенно отказался от этого неопределённого «куда-то». Теперь у него была задача сделать счастливой маленькую, упрямую, недоверчивую и чересчур самостоятельную женщину. Которая всё ещё не до конца ему доверяла, и даже стеснялась порой. Стеснение проходило, Толя его старательно из неё выдавливал, заставлял забыться и потеряться в его ласках, и в глубине души чувствовал вину за это. Он ведь на самом деле виноват. В том, что надолго отбил у неё охоту любить кого-то, кроме сына. Конечно, эгоистичные мыслишки в эти мысли о вине вмешивались, внутренний голос принимался нашёптывать, что жалеть об этом глупо, всё ведь ему досталось, в итоге. И он рад, рад, чувствует моральное удовлетворение, потому что банально жадничает, когда смотрит на Сашку и пусть на мгновение, но задумывается о том, что она могла кого-то другого любить. И дело не в сексе, не в плотских желаниях, дело именно в эмоциях. Понимать, что тебя любят… ладно, любили настолько, что многие годы не думали ни о ком другом, ни одного мужчины в её жизни, кроме тебя. И ещё вашего общего сына, твоего продолжения. По-моему, это заводит сильнее, чем всё, что он когда-либо испытывал в своей жизни. И готов доказывать и доказывать. С замиранием сердца следя за Сашиной реакцией, за томлением, отражающемся на её лице, за темнеющим взглядом, за тем, как судорожно сжимаются её пальцы, а уж стоны, слетающие с её губ, подпитывали и силы, и страсть. А ещё поднимали эмоциональную планку, лили бальзам… явно не на душу, скорее уж, на мужское самолюбие. И Толе безумно нравилось, когда Саша избавлялась от своей скорлупы, от сдержанности, когда хваталась за него, обнимала, любила его. Она умела любить, это самое главное. При всей её неопытности, внутренних рамках, которые она старательно отодвигала всё дальше, день за днём, ради него, и Ефимов это ценил. Ценил, любил и начинал обожать, что немного пугало. Не часто, но всё ещё удивлялся тому факту, что это Сашка, его «малыш», и он так много о ней помнит, того, что совершенно не заводит, не заставляет потерять голову, какие-то милые глупости, и даже не милые. И она не в его вкусе, как он всегда думал, и поэтому он так её ценил, даже в те годы, когда они были далеко друг от друга. О Саше он всегда вспоминал с особенной теплотой. И никогда не задумывался о том, что подобную теплоту не испытывают просто к знакомой, такая теплота не всегда и любимым отдаётся, и вкусовые пристрастия тут совершенно ни при чём. Дело в человеке, и нужно приложить все силы, чтобы его не потерять. Как правильно сказала мама (мама — это мама, она не ошибается!): очень хорошо, что он вовремя одумался.
Вспомнился смешной случай из вчерашнего дня. Разговаривали с Митей, о чём-то абстрактном, но смахивающим на воспитательный процесс, истинный разговор отца и сына о том, «что такое хорошо, а что такое плохо», и Митька в какой-то момент на полном серьёзе сказал, что если человек очень долго поступает плохо или глупо, ему нужно сходить за мозгами к Гудвину. И Ефимов вот уже сутки раз за разом мысленно возвращался к этому, невольно проводя параллели с переменами в своей жизни, приходя к выводу, что он к Гудвину зашёл, судя по всему.
Толя любил Сашу гладить, ласкать, она остывала после секса, а он долго не убирал рук с её тела, приучая к своим прикосновениям, к ожиданию, к постоянству. Целовал, иногда прикусывая губами кожу на её плече, и радовался, когда Саша оживала настолько, чтобы начать улыбаться или пошептаться с ним, даже если шептала она с надуманным возмущением, найдя повод его поругать. Поводы всегда были глупые, порой смешили, и они даже могли повозиться под одеялом, как подростки. Всё это было вновь, незнакомо именно для них, и следовало нагнать упущенное время, ведь как-никак, а у них восьмилетний сын. Который, как не скрывай, а видит, что у родителей любовная горячка. Правда, таких выражений Митя ещё не знает, и что между ними происходит, до конца не осознаёт, лишь смотрит с непониманием и удивлением, и объяснить ему странное поведение двух взрослых людей довольно трудно. К тому же, Сашка тут же краснеет и начинает командовать, а Толю её реакция смешит, и всё это в целом, выдаёт их с головой.
Ефимов каждый проходящий день смаковал. Прошла неделя, самая необычная и насыщенная в его жизни на события, даже московский круговорот, который когда-то его потряс до глубины души, в сравнение уже не шёл. Может, воспоминания притупились, а возможно, Москва заставила его оторопеть, а вот неделя рядом с Сашей и сыном по-настоящему взяла за душу. Он каждый день наблюдал за их привычной жизнью, очень старался вписаться, приучить их к своему присутствию, к его мнению и важности совместных решений. И радовался, когда считал, что ему удаётся, хоть что-то.
По утрам, когда Митя был особенно активным, он будил полусонного Толю на раз-два. Наскакивал на него, задавал бесконечное количество вопросов, тормошил, и генерировал такое количество энергии, что от него впору было лампочки зажигать. Вечерами сын становился более тихим, хотя, его настроение было ближе к тягостному, а всё из-за домашнего задания. Оно отвлекало его от важных дел, занимало время, и, вообще, он и так всё знал. А кое-что и вовсе было лишним. Кстати, об этом Митя Толе рассказал, как раз вчера. Ефимов, конечно же, посмеялся, придвинул к нему учебник по русскому, а мрачный взгляд ребёнка старательно игнорировал.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
