Ингвар… Она тянулась, пытаясь найти мужа, чтобы вытащил из этой пропасти, но его нигде не было. Совсем нигде в жизни.
* * *
Эльга очнулась в своей постели. На ней почему-то было красное с золотом платье, но голова свободна: убрус и волосник снят. Почему она спала в одежде?
Рядом сидела какая-то девка. Заметив, что княгиня шевелится, та повернулась, и Эльга узнала Соколину.
– Чем быстрее ты поймешь, что это правда, тем быстрее начнешь жить дальше, – сказала та, будто только и ждала пробужения княгини, чтобы вымолвить эти слова.
– Что я пойму? – слабым, отстраненным голосом спросила Эльга.
– Что твой муж погиб. Пока ты не скажешь этого себе четко и ясно, так и будешь торчать между явью и навью. Я знаю. Со мной это было недавно.
– У тебя был муж? – удивилась Эльга.
Девичья коса ее собеседницы вроде бы исключала такую возможность. Но совсем недавно весь мир перевернулся – судя по тому, что она смутно помнила, – и ее не удивило бы ничто: ни замужняя девка, ни бородатая баба, ни мужик в женском платье.
– У меня был отец. Его звали воевода Свенгельд, – обстоятельно пояснила Соколина, будто Эльга могла этого не знать. – Он недавно умер. Погиб на лову. Ну, как недавно? Между Купалой и зажинками где-то.
Свенгельда Эльга помнила. И о его смерти тоже.
Мысль о Свенгельде потянула за собой мысль об Ингваре. «Чем быстрее ты поймешь… что твой муж погиб… Он пал в сражении с Маломиром, князем древлянским…»
Глаза вдруг обожгло как огнем. Заболело все лицо. Судорога была так сильна, что Эльга даже не сразу поняла: это слезы. Те слезы, что означают осознание.
* * *
Неоднократно слышанные слова обрели смысл. И этот смысл был сплошной болью. Болели грудь, голова, лицо, глаза. Логи-Хакон сказал: Ингвар с малой дружиной пошел искать Уту. Олег сказал: Маломир с войском встретил Ингвара на пути в Киев. Все сходилось: у Ингвара было мало людей, а у Маломира – много. Ну и что, что был мир… это называется миром? Даже пятилетний ребенок понял бы, чего стоит этот «мир». Они обвинили Ингвара, что он пытался второй раз собрать дань там, где ее уже собрал Логи-Хакон. Уводил девок и отроков, убивал стариков… Так говорил Олег. Но было не важно, правда ли это. Ингвар убит, и вот это правда.
То, что часто случалось с разными вождями и князьями в древности и сейчас, случилось и с ним. С ее мужем, с ее Ингваром. Он больше не вернется.
Она все время плакала от невыносимой боли пустоты, но сама почти не замечала этого, лишь жадно пила какие-то травяные отвары, которые ей делала Ростислава. Как ей не хватало Уты! Теперь Эльга понимала, о чем рассказывала ей сестра: небо рухнуло и придавило тебя обломками, но все остальные продолжают ходить как ни в чем не бывало.
Ингвар больше не приедет. А ее с неудержимой силой тянуло к нему. Она пошла бы пешком – вот сейчас бы встала и пошла. Не важно, что там три дня конного пути – что за разница? Она просто будет идти… пока не дойдет. Не приблизится к нему. Не прикоснется… И где-то там, возле него, должна быть Ута. Почему она не приехала? Почему Олег ее не привез? Мелькала мысль, что и с сестрой могло случиться что-то нехорошее – она ведь была вместе с Ингваром, – но ее Эльга отгоняла. Еще и этого она не выдержит, сердце лопнет.
Иногда приходил Логи-Хакон – особенно когда собирался спать. Они часто перешептывались о чем-то с Соколиной и Ростиславой. Кажется, он хотел пойти спать в гридницу, но они его отговаривали – боялись оставаться с ней наедине. Эльга хотела сказать, чтобы он оставался, он ей не мешает, но слова не выговаривались.
И еще о другом ей хотелось с ним поговорить. Даже рыдая, она не могла перестать думать. Она слишком много лет привыкала, что думать обо всем должна именно она. Даже если устала, нездорова, беременна, рожает… овдовела… Она оставалась княгиней и сейчас почему-то ощущала это с наибольшей остротой. Наверное, потому что плечо соратника выскользнуло из-под груза и тот лег на нее всей неразделенной тяжестью.
– А где… все люди? – как-то спросила она Соколину.
Было полутемно – сумерки, но утренние или вечерние – неясно. Это потому что она спала и просыпалась в неурочное время и не очень понимала, сколько прошло дней.
– Мужики – в гриднице. Там уже второй день… сплошное Ильтуканово побоище.
– Побоище? – Эльга села на лежанке.
– Ну, у вас тут так говорят. Все орут. Одни уходят, другие приходят, потом опять те – и все орут.
– Позови… кого-нибудь.
Умная Соколина поняла, о чем она: ушла и вернулась с Логи-Хаконом.
Он вошел осторожно, поклонился княгине. Потом сел возле лежанки и зажал ладони между колен.
– Что происходит? – уже почти твердым голосом, только хрипло от плача, спросила Эльга.
Она с трудом моргала опухшими веками и радовалась, что в избе полутемно. Были дела поважнее, чем ее горе. Необходимость что-то делать все это время отсвечивала где-то за пеленой слез, и сейчас Эльга уже не могла ее не замечать.
– Я собираюсь мстить, – спокойно, как о естественном деле, сказал Логи-Хакон. – Вопрос сейчас в том, найдется ли в Киеве довольно людей, чтобы пойти со мной, или придется подождать, пока придут Тородд и Альдин-Ингвар.
Тут все было ясно. Тородд и Логи-Хакон – родные братья Ингвара, Альдин-Ингвар – двоюродный. Они обязаны мстить ради чести рода и своей собственной. Это не вопрос, вопрос лишь – когда и как это лучше устроить.
– Но еще есть Моровлянин, – продолжал Логи-Хакон, и тут его лицо омрачилось. – Он говорит, что сказал еще не все, у него еще есть важный разговор, но он должен сперва объявить об этом тебе. Я догадываюсь, что это за разговор! – с досадой воскликнул он. – Наверняка он сейчас тебе заявит, что является наследником киевского стола.
– Каким наследником? Ингвару не нужны наследники, у него есть соправители. А к Святше послали? – вдруг спохватилась Эльга.
– Да, – Логи-Хакон кивнул. – Я сразу послал к Тородду, он теперь живет ближе всех. И просил, чтобы он от себя уведомил Святшу и Альдин-Ингвара.
Эльга еще раз постаралась собраться с мыслями. Гонцы уже скачут. Войска собираются. Люди строят замыслы о дальнейшей судьбе киевского стола и Русской державы. У нее больше нет времени плакать.
– Пусть мне дадут умыться и одеться, – она взглянула на Соколину. – А ты, Хакон, найди Олега, и пусть он зайдет ко мне, когда его позовут.
Логи-Хакон беспрекословно поднялся и вышел. И только нагнувшись над лоханью, чтобы умыться, Эльга осознала: деверь слушается ее, как если бы его старший брат был жив.
Свежеумытые глаза вновь налились слезами, заболели опухшие веки. И Эльга усилием воли заставила себя собраться. Когда твой дом горит, надо не плакать, а спасать детей, добро и скотину. Иначе, кроме слез, ничего в твоей жизни и не останется.
