На Втором съезде советов был избран Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) и образовано первое советское правительство – Совет народных комиссаров (СНК) под председательством Ленина.
Декрет о мире, опубликованный тут же, призывал все государства прекратить войну. Декрет о земле выражал интересы большинства крестьян. Эти документы способствовали победе советской власти в регионах России. Немного позже, 3 ноября, большевики взяли власть и в Москве.
Прочитав информационный листок, Николай Александрович с горечью произнес:
– Вот и начинается самый кровавый период в истории государства Российского.
– Что вы имеете в виду? – спросил Кобылинский.
Николай Александрович вздохнул:
– Гражданскую войну, полковник! Или вы думаете, что собственники земли добровольно отдадут свои владения? Всех устроит фактическая капитуляция нового правительства перед Германией? Страна распадается на два непримиримых лагеря. Разделом земли дело не закончится, под национализацию пойдут заводы и фабрики. Это все, Евгений Степанович, приведет к жесточайшей гражданской войне. Она уже началась. Ее первые отголоски совсем скоро услышим и мы в Тобольске. Как я сейчас жалею, что не послушал верных, преданных офицеров и не подавил революционную заразу в зародыше. Не хотел крови. А получилось… – Николай Александрович бросил на стол информационный листок и прошел в комнату супруги.
Кобылинский спустился во двор. Ему надо было принять меры по усилению охраны царской семьи.
Октябрьский переворот в Петрограде как бы разделил пребывание царской семьи в Тобольске на два этапа: до и после. Хотя большевистская власть здесь появилась только через три месяца после переворота. Внешнее спокойствие сохранялось только благодаря твердой позиции полковника Кобылинского.
До Тобольска дошел декрет ВЦИК об отмене воинских званий. Всем офицерам и солдатам следовало снять погоны. Офицеры отряда охраны воспротивились этому. Но Кобылинский собрал их и объяснил, что данное противостояние ни к чему хорошему не приведет. Оно может дать повод новой власти распустить отряд. Тем самым царская семья окажется под угрозой расправы.
С офицерами вопрос был решен, но встала другая проблема: как предложить государю снять погоны? Кобылинский понимал, что такое предложение Николай Александрович воспримет как оскорбление. Поэтому полковник решил действовать через приближенных государя, графа Татищева и князя Долгорукова.
В канун праздника Крещения Господня, после богослужения, проходившего в Доме свободы, они подошли к императору.
– Ваше величество, вы, наверное, уже обратили внимание, что охрана и личный состав гарнизона не носят погон, – обратился к нему Долгоруков.
– Да, князь, мне известно о декрете новой власти, но что вы хотите этим сказать?
– Вам тоже следовало бы снять погоны.
– Что? – возмутился Николай Александрович. – Вы понимаете, что предлагаете мне?
– Понимаю, но это надо сделать в целях безопасности.
– Это возмутительно. Я бы понял, если бы с подобным предложением ко мне обратился полковник Кобылинский. Евгению Степановичу по должности положено. Но как вы, Василий Александрович, могли предложить мне такое?
Долгорукова поддержал Татищев:
– Государь, это необходимо. Обстановка и так становится все хуже. Местный совет распускает слухи о грядущем вашем побеге. Его члены активно работают среди солдат. Зачем усугублять положение?
К Николаю подошла Александра Федоровна:
– Чем ты так возмущен, Ники?
– Представляешь, Аликс, мне предлагают снять погоны.
– Этого следовало ожидать.
– Но это же оскорбительно, Аликс!
– А разве наше нынешнее положение не оскорбительно? Нас держат тут как узников, словно мы совершили какое-то преступление! Нашей судьбой распоряжаются бывшие каторжники. Что уж теперь говорить о погонах?
– Погоны для офицера – это святое. Офицерская честь превыше всего.
Александра Федоровна вздохнула:
– А семья, Ники? Разве жизнь детей не превыше всего?
Николай Александрович поник и тихо сказал:
– Хорошо. Я сниму погоны во избежание больших неприятностей для всех.
В конце января 1918 года Тобольск в спешном порядке покинули Панкратов и Никольский. На месяц все руководство по охране семьи принял на себя полковник Кобылинский.
В первых числах февраля началась демобилизация. Старые солдаты, в большинстве своем хорошо относившиеся к Романовым, попрощались с государем, его супругой, детьми и уехали. Вместо них большевики никого не прислали.
Подпоручика Кириллина тоже хотели демобилизовать, но он упросил Кобылинского оставить его в охране. Полковник пошел ему навстречу. Он нуждался в надежных людях.
24 марта из Омска прибыл комиссар Дуцман. Он поселился в доме Корнилова, не вмешивался в жизнь царской семьи, только наблюдал за ней. Дуцман поубавил пыл и членов совета.
Через два дня в Тобольск из Омска прибыл первый красноармейский отряд под командованием Демьянова и Дягтерева. Здесь сразу же были упразднены суд, земская и городская управы. С поста председателя совета был смещен Писаревский, занявший этот пост после Варнакова. Его сменил бывший матрос Павел Хохряков.
Кроме омского, в Тобольск прибыл еще и отряд из Екатеринбурга. Его командир Заславский немедленно потребовал перевода царской семьи в каторжную тюрьму.
Лишь благодаря упорству Кобылинского этого удалось избежать. Полковник заявил, что в случае заточения семьи его отряд возьмет тюрьму под охрану и будет пресекать любые попытки дальнейшего издевательства. Он не исключал и открытого противостояния солдат охраны с красноармейцами. Царская семья осталась в Доме свободы.
В середине марта в Тобольск пришло известие о том, что Ленин подписал с Германией Брест-Литовский мирный договор. По нему от России отходили Украина и часть территории с белорусским населением. На Кавказе большевики уступали Карскую и Батумскую области. Черноморский флот передавался Германии и Австро-Венгрии, Балтийский должен был покинуть свои прежние базы. Сумма контрибуций была огромной.
Под предлогом обеспечения выполнения этого постыдного договора австрийцы заняли Одессу, Николаев, Херсон. Немецкие войска вошли в Харьков, позже в Крым, южную часть Донбасса, Таганрог и Ростов-на-Дону.
Когда низложенный император узнал о подписании мирного договора, он был сражен этим известием, назвал его позором для России, равносильным самоубийству. Однако от него уже ничего не зависело.
В это время в Москву по вызову Свердлова явился человек, которого когда-то звали Константином Алексеевичем Мячиным.
Председатель ВЦИК хорошо знал его еще во время работы в подполье на Урале, посему разговор начал без предисловий:
