— Да. Я и бухгалтер Михман, — устало подтвердил Буров.
— Когда вы узнали о том, что сроки выдачи заработной платы переносятся на два дня?
— Часа за два до нападения. Может, за три, — сказал Буров.
— А ведь нехорошая картинка вырисовывается, Григорий Александрович, — вдруг произнес Касатонов. — Нами установлено, что Михман выходил из управления в течение этого времени. Теоретически он мог предупредить сообщников. Если, конечно, предположить, что в сговоре с преступниками был именно Михман. Однако преступники не были предупреждены, они знали первое — что зарплата будет, и не знали второго — что ее не будет. Следовательно, Михман не состоял с ними в заговоре. Остается единственный человек, который все знал, но не мог никого предупредить, поскольку находился на совещании и из здания управления за указанный период не выходил. Это вы, Григорий Александрович.
Буров онемел. Сердечная боль, которую удалось заглушить корвалолом, вдруг снова напомнила о себе резким уколом. Буров побледнел, скривил рот.
— По-вашему, — с трудом проговорил он, — это я был заодно с налетчиками? И только совещание помешало мне предупредить их, заставить перенести грабеж? Вы что, товарищи, ошалели?..
Касатонов молча смотрел на него. В глазах полковника застыло сожаление.
Второй следователь поднял взгляд от своих записей.
— Пожалуйста, никуда не уезжайте из Междуреченска. Лучше вообще не выходите из дома. Я не помещаю вас под домашний арест, но… лучше будет, чтобы вы всегда оставались дома.
— Какое «дома»? — Буров побагровел, начал вставать со стула, но сердце сердито бухнуло в груди и заставило его опуститься на место. — Какое «дома»? Вы точно рехнулись! У меня — работа, производство, куча неотложных моментов!..
— Товарищ Буров, — ледяным тоном произнес следователь, — вы временно отстранены от занимаемой должности. До выяснения всех обстоятельств дела.
* * *
Тертый, конечно, отошел от дел (как было объявлено при освобождении) и решил пожить на покое в родимом Междуреченске. Вернуться, так сказать, в гнездо, откуда выпорхнул энное количество лет назад. Поселился временно у дяди Васи, на «обогретом месте», а пока что подыскивал себе квартиру. Точнее, Тертый сидел у дяди Васи, играл с ним в карты на интерес (его смешило глядеть, как в ужасе обмирал дядя Вася, в очередной раз проигрывая), пил чаи, почти ничего не ел, кроме баранок, и ждал. Поисками подходящей квартиры, лучше с хорошей хозяйкой, занимался Дрын. Вечером Дрын являлся с докладом. Тертый внимательно слушал, усмехался чему-то про себя.
Известие о том, что какие-то гастролеры взяли у буровиков кассу, заставило Тертого подпрыгнуть.
— Сколько? — только и сумел он вымолвить.
— Я там не был, деньги не пересчитывал, но на базаре говорят — свыше пятидесяти кусков, — сообщил Дрын. — Зарплату ж привезли. Вот они всю зарплату-то, на все управление, и хапнули.
— Как взяли? — быстро спросил Тертый и обмакнул баранку в блюдце с налитым чаем.
— Вошли с пистолетами и взяли.
— Сколько?
— Двое их было.
Тертый долго молчал, жевал губами. В его собственном городе! Приехали и взяли пятьдесят кусков у него, у Тертого, под самым носом! И его же, Тертого, теперь трясти начнут.
— Вот что, Дрын, — медленно изрек Тертый, — надо бы этих гастролеров найти раньше, чем менты. Привел бы ты их сюда, а? Я бы потолковал с ними по душам. Порасспрашивай там, на рынке, что да как. Может, кто их в лицо видел, может, видели, куда они пошли или где залегли… А, Дрын? Я тебя прошу.
Когда Тертый говорил вот таким сладким голосом, как бы умоляя, «прошу», лучше сразу срываться с места и бежать очень-очень быстро, теряя на ходу и шапку и ботинки. Потому что тихое «прошу» Тертого пострашнее любых приказов.
* * *
Гастролеры были московские — Спивак и Донадзе. В Междуреченске они задерживаться не собирались. Думали, провернуть дело с кассой и уйти, но неожиданно угодили в переплет.
— Кто ж знал, что Тертого уже выпустили, — оправдывался Спивак.
Донадзе, роковой красавец с темным, «порочным» взором, злился молча. Они должны были знать. Не потрудились выяснить обстоятельства. Теперь наследили на чужой территории. Но это бы ладно!.. Сегодня, закупаясь на рынке, Спивак собственными ушами слышал разговоры. Толковали о страшных деньгах, которые были якобы захвачены в бухгалтерии управления. Не то пятьдесят, не то все сто тысяч рублей!.. И Тертому уж наверняка донесли.
— Он же от дел отошел, — оправдывался Спивак. — Он ведь сам говорил, что завяжет. Хочет, мол, спокойной старости.
Донадзе сгреб его за шиворот.
— Спокойная старость? — прошипел он. — За сто тысяч? Когда речь о таких деньгах, спокойная старость немного откладывается!..
Спивак и сам это знал. Теперь за ними будут охотиться и менты, и блатные. Менты хоть знают, какова была похищенная сумма. А блатные шкуру спустят, требуя выдать миллионы…
ИЗ ДНЕВНИКА ЖУРНАЛИСТА ДЕНИСА РОГОВА
Прошло много лет с тех пор, как я бывал здесь в последний раз. Точнее — в первый раз. В первый! И уж точно не в последний.
Тогда наш замдекана спросил еще, не боюсь ли я, что Север не отпустит. Я удивился. Что значит «не отпустит»? Разве он начальник или жена, чтобы «не отпускать»? Север ли, Сибирь ли — это всего лишь территория. Наша советская земля. И я, свободный человек, могу приехать, могу уехать по собственной воле.
Но… отчасти он был, конечно, прав. Гляжу на Степана Самарина и понимаю: есть доля правды в этих опасениях. Степана Север не отпустил. В прямом смысле слова. Вроде бы литературно одаренный человек, интеллигентный, москвич — но обрел свое место в Сибири. Учится и работает. Работает как одержимый!
Степан женился на местной девушке. Зовут Оксана. Она красивая, молчаливая и как будто Степана побаивается. В его присутствии всегда следит за ним глазами, слова лишнего не скажет. Мне кажется, такие девушки вырастают, если в семье отец алкоголик и дает волю кулакам, но я могу ведь и ошибаться. В любом случае, Степан, кажется, совершенно доволен своей судьбой.
Оксана работает в той же экспедиции, что и ее муж, поварихой. С утра готовит на весь отряд, потом отдыхает, а когда все вернутся и пообедают — моет посуду и чистит котел. Скучная, но необходимая работа.
Я прилетел в Междуреченск и начал, по журналистскому обыкновению, со знакомых. Зашел в управление «поздороваться», но застал только Дорошина. Дорошин выглядел встревоженным и рассеянным, предложил мне для начала поехать к геологам и пожить там у них.
— Напишете репортажик из жизни этих незаметных тружеников, — сказал он, выпроваживая меня непринужденно, но довольно настойчиво (думал, я не замечу?). — Мы ведь ничего, как правило, о жизни геологов не знаем. Работают где-то в комариной глуши — а чем занимаются, чем дышат?
