Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
Аким Акимович скрипуче засмеялся и тут же вытер повлажневшие глаза.
– Приехала однажды к нашему диакону его дальняя родственница, этакая кругленькая дамочка с розовыми щечками. Впервые заметил я ее на молебствии в церкви: сама крестится, а сама головой вертит, черными глазками стреляет. На другой день, только я кончил занятия, вбегает она в школу с каким-то листом бумаги в руке и прямо ко мне: «Господин учитель, вы человек образованный, прочтите, пожалуйста, что тут написано». Взял я лист, посмотрел и пожал плечами: «Не могу, говорю, понять, что это такое. Наверно, по-арабски. Совсем незнакомые буквы. А может, по-еврейски». – «А так?» – спрашивает она и поворачивает лист написанным к окну, к свету, а обратной, чистой стороной ко мне. Когда я увидел те же строчки, но с обратной стороны, то без труда прочел:
Стоит гора крутая,
(Здесь нужна запятая)
Под той горой крутой
(Здесь не нужно зпятой)
Стоит попова дочка.
(Здесь нужна точка.)
Дамочка захохотала, хлопнула меня розовой ладошкой по лбу и убежала. И я до сих пор не могу понять, как это случилось, что через три дня она поселилась у меня в комнате и завертела мною, как игрушкой. Сперва я поддавался, но как увидел, что мои сбережения начинают заметно таять, то заартачился, спрятал кредитки под половицу, а дамочке сказал, что жить надо по средствам, то есть исключительно на жалованье. Дамочка назвала меня умницей, даже поцеловала. Я пошел в школу, а когда вернулся домой, то кредиток не обнаружил: они исчезли вместе с дамочкой. Хотел я в тот день повеситься, даже голову в петлю просунул, но смалодушничал. Дня три провалялся в кровати, потом встал и… начал копить сначала. Теперь уже просто по привычке, без всякой цели, ибо хорошо понимал, что, сколько б ни копил, все равно не решусь истратить накопленное. Вскорости настало время получать мне пенсию. Здоровье мое уже сильно было подорвано – и от такого образа жизни, когда сам себя во всем урезывал, и, главное, от нашего чахоточного, прямо-таки мученического труда, труда сельского учителя. Тут бы уйти на покой, но закон о пенсиях так хитро построен, что заманивает учителя еще и еще служить: прослужи сверх положенного срока изрядное количество лет – и пенсия увеличится. А кому это под силу после того, как уже изнурил себя долголетним трудом? Попытался было и я дотянуть до «большой» пенсии, но на третьем году свалился прямо в классе. С тех пор не работаю. Купил вот эту хатенку и живу, а зачем живу – не знаю. Только и радости, что в сновидениях.
– В сновиде-ениях?.. Это как же? – не понял я.
– А так: ложусь, укрывшись с головой, и засыпаю. А во сне гуляю по Невскому проспекту, поднимаюсь на Эйфелеву башню, плыву на пароходе по голубой реке.
– А читать вы не любите?
– Я читать разучился, когда по полкопейки накапливал. Жалко было тратить на книжки деньги. Впрочем, одну книжку я много раз читал. Вон она, на подоконнике лежит: тридцать четвертый том энциклопедического словаря, все слова на букву «Л» от «Ледье» до «Лопарев». В помещичьем покинутом доме нашел. От скуки столько раз перечитывал, что выучил наизусть. Вот назовите какое-нибудь слово из этой книжки, первое попавшееся.
Я раскрыл том на 719-й странице и прочитал слово «Липанин». Аким Акимович тотчас же начал:
– «Смесь прованского масла с 6 % олеиновой кислоты, предложена взамен рыбьего жира, перед которым имеет то преимущество…» – и точь-в-точь рассказал все, что было напечатано под этим словом. Заметив мое изумление, он криво улыбнулся: – А вот что такое олеиновая кислота, не знаю. Это ж на букву «О».
Легли мы поздно. Хозяин уступил мне свою кровать, а сам скорчился на сундуке. Всю ночь мне снилось какое-то морщинистое дерево с двумя стволами, похожими на человеческие ноги. Оно что-то шептало, я вслушивался, но не мог понять ни одного слова, и от этого мне делалось невыразимо тяжело. Я просыпался, а когда вновь засыпал, то опять видел то же дерево и слышал его шепот. «Да что же оно шепчет, что оно шепчет?» – с тоской спрашивал я себя. Дерево дрогнуло, потянулось, и я увидел, что оно имеет совершенно определенную форму буквы «Л». И как только я это увидел, то сейчас же услышал и слово, которое оно шептало. «Лихо, лихо, лихо», – шептало дерево. «Да, конечно, – подумал я, – ведь слово «лихо» на букву «Л». А какие еще есть слова на букву «Л»?» И, будто отвечая мне, дерево зашептало: «Лихолетье, лихолетье, лихолетье. Лихорадка, лихорадка, лихорадка». «Да, да, – говорил я себе, – у меня лихорадка, потому мне и тяжело так, а лихолетье – это у Акима Акимовича. Бедный Аким Акимович: сколько есть хороших слов на букву «Л», но они в этот том почему-то не вошли. Бедный, бедный Аким Акимович!»
С этим чувством жалости к старому учителю я и проснулся. В комнату просачивался серый рассвет. Аким Акимович лежал на сундуке все в той же позе, и вид его скорчившейся фигуры еще сильнее сжал мне душу.
В свою школу я ехал опять с Панкратом Гавриловичем. Ему удалось добиться в волостном управлении какой-то отсрочки, и возвращался он домой повеселевший.
Гнилые тетради
Я познакомил детей с новой для них буквой «М» и пошел от парты к парте, проверяя, так ли ребята пишут эту букву в своих тетрадях. Если у кого буква получалась нечеткой, некрасивой, я подсаживался к ученику и сам вписывал ее в тетрадь.
– Э-э, Кузьма Иванович, – сказал я маленькому Кузе Надгаевскому, – что же это у тебя буква расплывается?
– Не знаю, я ее пишу, пишу, а она тает и тает, – плаксиво ответил мальчик.
Я взял у него ручку и показал, как надо писать. Но и моя буква расплылась в тетради. Ясно, тетрадь была из бракованной бумаги. Я насторожился.
– Ты где взял тетрадь?
– Батя купил.
– Где купил? В городе?
– Не… в нашей лавочке.
– А разве у нас уже есть лавочка?
Ребята закричали:
– Есть! Еще в воскресенье открылась! На Третьей улице!
– Что ж там продают?
– А все. И деготь, и керосин, и мыло.
– У кого еще буквы расплываются?
Трое подняли руки. Я отобрал у ребят негодные тетради и после занятий отправился с ними к попечителю. «Экий мерзавец, – думал я о лавочнике. – Аким Акимович тоже снабжал своих учеников подобной дрянью, но того жизнь изуродовала, а этот, видно, в два счета хочет разбогатеть. Наверно, Илька раньше знал его, если так точно предсказал, какими тетрадями он будет торговать».
Когда я вошел в дом, Василий Савельевич вырезывал на столе голенищи из хромовой кожи (он всегда что-нибудь делал).
– Василий Савельич, вы взгляните на эти тетради, – уже с порога начал я возбужденно, – это же безобразие! Все буквы расплываются. Я категорически вам заявляю, что с такими тетрадями ребята никогда не научатся писать. И кто же их сбывает ученикам? Наш лавочник! Только открыл свою лавку – и сейчас же принялся жульничать!
С доброй улыбкой попечитель раскрыл одну тетрадь и, будто увидев что-то очень приятное, заулыбался еще приветливее:
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
