Коннор повернулся к Магиннис, выражение его лица было чуть ли не умоляющим.
— «Мерседес» — его отбуксировали?
Та угрюмо кивнула.
— Как я уже сказала вам. На охраняемую стоянку.
— Вы ничего не забрали оттуда? — В голосе Коннора звучало отчаяние. — Сумочку? Хоть что-нибудь?
— Эксперты все уложили в мешок. Вещи теперь в криминалистической лаборатории.
Кэшью сделал символическую попытку помочь:
— Людей, вы сказали, двое. Может, есть какая-то вещь удравшего подозреваемого. Из одежды или которую он держал в руках. И не обязательно недавно. Запах может держаться несколько месяцев.
Теперь уже две собаки тянулись, принюхиваясь, к «феррари». Эндрю взглянул на них. Подумал о том, что Роберт говорил о луне. Об Эрике, которая вскоре погибнет от рук сумасшедшего.
И словно с большого расстояния услышал собственный голос:
— Несколько месяцев?
— Да, сэр, иногда. В зависимости от вещи, само собой. Лучше всего запах сохраняется в ткани. Проникает между нитями и остается там.
— В ткани, — повторил Эндрю.
Теперь все собаки рычали на его машину.
— Особенно в белье, — словоохотливо продолжал Кэшью, — или в чем-то, прикасающемся к коже. Куда впитывается пот, а вот в нем и держится запах, для моих девочек он в самый раз.
Коннор посмотрел на Эндрю.
— Есть у тебя какая-то ее вещь?
Эндрю ответил не сразу. Посмотрел на голые деревья, на просторное небо. Тюремная камера такая тесная. В ней может быть окно — только выходящее на прогулочный дворик, на грязь и камень. Внутри тюремной ограды зелени нет. Не будет ни бутонов, говорящих о наступлении весны, ни аромата роз в дуновении летнего ветерка.
— Мистер Стаффорд? — требовательно спросил Коннор.
Собаки натягивали поводки, их гипнотизировал запах, который они узнавали, запах крови, пота и смерти.
— Есть, — ответил Эндрю. — Не ее. Его.
Он повернулся, пошел к машине, и это оказалось очень легко, не вызвало ни малейшего нервного напряжения. Спокойно нагнулся, вытащил из-под сиденья грязный конверт и зашагал обратно, небрежно держа его в руках.
Собаки залаяли. Кэшью утихомирил их.
— Вот он, — сказал Эндрю. — Вот то, что вам нужно.
Руки его не дрожали, когда он отдавал конверт Коннору. Он был этим доволен.
Коннор открыл клапан, вынул блузку, и глаза его сузились.
— Блузка Шерри Уилкотт, — сказал Эндрю. — Роберт прикасался к ней. Она вся в отпечатках его пальцев. Пот, должно быть, тоже есть. Собаки смогут унюхать запах Роберта и отыскать его.
Ларкин и Магиннис уставились на Стаффорда. Коннор медленно оторвал взгляд от блузки.
— Давно она у вас?
Взгляды их встретились.
— Давно, шеф.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Коннор резко отвернулся и дал нюхать блузку собакам.
Глава 19
Нож.
Эрика сжала его рукоятку и вытащила из петли для ремня, снова удивясь тому, какой он длинный, какой большой, примитивный и несомненно смертоносный.
Она вспомнила, как вышла с ножом в задний коридор своей галереи от силы десять часов назад. Тогда, узнав незваного гостя, была уверена, что не сможет поднять на него руку. Нанести рану своему брату? Даже при самозащите это было немыслимо.
Но тогда она еще не знала наверняка, что он убийца Шерри Уилкотт — и мистера Фернелла. Тогда он еще не привязывал ее к столу, не оставлял привязанную ждать полуночной казни. Тогда она еще не прошла через преисподнюю, не обрела новых цели и смысла жизни.
Теперь поднять на него руку она может. Может убить ради собственного спасения.
Эрика крепко сжала рукоятку. Тяжелая одышка сотрясала тело, словно спазмы боли.
Возле нее ударились об пол две ступни. Роберт спустился.
Лежа на боку, Эрика держала правую руку под ребрами, спрятанной. Бронза холодила сквозь тонкую ткань блузки.
Роберт, огромный, косматый, видимый силуэтом на фоне света луны, уставился на нее.
— Вот оно что, — негромко проговорил он. — Пыталась бежать. Но это совершенно невозможно. Это мойра. Знаешь такое слово? — Эрика сглотнула. Она знала. — Мойра, — продолжал Роберт. — Судьба. Справедливость. И…
— Смерть, — прошептала Эрика.
— Знаешь. — Казалось, Роберт доволен этим. — Не забыла.
«Как я могла забыть? — хотелось спросить ей. — Я преподала это тебе».
Роберт нагнулся к Эрике, схватил за левую руку и стал поднимать. Колено ее горело, но не сгибалось.
— Сейчас, — сказал он. — Сделаем это сейчас.
Вот-вот он увидит нож.
Это последняя возможность. Либо бей ножом, либо снова лежи на столе. Либо бей, либо умри. А она не хочет умирать.
Вскинув руку, Эрика направила нож вперед, потом сдержалась и остановила лезвие в полудюйме от ямочки, где кончается горло.
Она заглянула в глаза Роберту, подумала о мойре и других вещах, которые преподала ему. Многих вещах. Дурных вещах.
Нож задрожал. Эрика опустила руку.
Роберт почти нежно отобрал у нее оружие.
— Ты не способна на это, — спокойно сказал он, в его ровной интонации не звучало ни волнения, ни страха, ни облегчения.
Эрика покачала головой, слезы туманили ей глаза.
— Не могу причинить тебе вред, Роберт. Не могу.
— Потому что утратила присутствие духа.
— Нет. Потому что и так причинила тебе много вреда.
— Утратила присутствие духа, — повторил он, безжалостно, непреклонно.
Он сунул рукоятку ножа в закатанный рукав, оставив на виду лезвие, бронзовый треугольник, прилегающий к мускулистой руке. Достал из кармана комок ткани и, встряхнув, развернул его.
Это был шарф, ярко-красный, с вышитыми инициалами Э.С., белыми, изящными, праздничными.
Ее шарф. Подарок Эндрю, который ветер унес днем. Она не представляла, как он оказался у Роберта, и у нее не было сил спросить.
Роберт вытянул его, и Эрика догадалась, что он хочет стянуть ей шарфом руки — связать ее, как теленка перед убоем.
Со связанными руками она будет беспомощной, и будущее, за которое она так упорно сражалась, никогда не наступит.
Эрика повернулась к расселине. Она протиснется в нее, ускользнет, спрячется в пещерах. Может прийти помощь. Возможно всякое.
Но Роберт успел среагировать.
Он схватил ее сзади за плечо и притянул к себе, в окружающий его запах застарелого пота. Она стала извиваться, поворачиваться всем корпусом, пытаясь вырваться, и ее брат засмеялся.
