Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
В конце концов Александрос отправил Гиоргису письмо.
«У нас были некоторые разногласия, но пора положить им конец. София растет без родителей, и лучшее, что мы можем ей предложить, – это любовь и дружба остальных родственников. Мы с Элефтерией будем очень рады, если вы с Марией сможете приехать к нам на обед в следующее воскресенье».
В доме Гиоргиса не было телефона, поэтому он поспешил в бар и позвонил оттуда. Гиоргис хотел как можно быстрее дать знать Александросу, что его приглашение принято и они с Марией будут рады прийти. Это сообщение он передал через экономку Вандулакисов. Однако когда письмо прочитала Мария, ее охватили более разноречивые чувства.
– «Некоторые разногласия»! – фыркнула она. – Что он хочет этим сказать? Как он мог назвать то, что его сын убил твою дочь, некоторыми разногласиями?
Гиоргис молчал.
– Он что, совсем не признает за собой вины? Где его раскаяние? Где извинения? – все более распаляясь, кричала Мария.
– Мария, послушай меня! Успокойся. Он не признает за собой вины, потому что никакой вины за ним нет, – сказал Гиоргис. – Отец не должен отвечать за поступки сына, ведь так?
Подумав, Мария решила, что отец прав. Если бы на родителей возлагали тяжесть ошибок их детей, мир был бы совсем другим. В этом случае и Гиоргиса можно было бы винить в том, что его старшая дочь своим безрассудством и неверностью довела мужа до того, что он ее застрелил.
– Все правильно, отец, – согласилась Мария. – Ты прав. Единственное, что сейчас важно, – это София.
После этого семьи начали постепенно налаживать более-менее дружеские отношения, негласно признав, что ответственность за трагедию лежит на них обеих. Софию с самого начала оградили от всего, что случилось. Она жила с дедом и бабушкой, но каждую неделю приезжала в Плаку, чтобы провести день со вторым дедом и Марией, которые развлекали ее, как могли. Они катались на лодке, ловили рыбу, крабов и морских ежей, плескались в море и отправлялись на короткие прогулки по скалистым тропкам. К шести вечера, когда они привозили Софию обратно в дом Вандулакисов под Элундой, все уже валились с ног от усталости. Оба деда и бабушка души не чаяли в девочке, так что ей грех было на что-то жаловаться.
Когда весну сменило раннее лето, Кирицис подсчитал, что с похорон Анны, а значит, и того дня, когда он отвез Марию в Элунду, прошло ровно двести дней, и осознал, что у них с Марией, по-видимому, так ничего и не получится. Каждый день он пытался заставить себя не думать о том, как могло бы все обернуться. Он вел такую же размеренную жизнь, как и всегда: ровно в семь тридцать утра уходил в больницу, возвращался около восьми и проводил вечер в одиночестве, за чтением, исследованиями и написанием писем. Это занимало все время, и многие коллеги и знакомые искренне завидовали его рвению и очевидной увлеченности своим делом.
После переезда больных со Спиналонги прошло лишь несколько недель, а новость о том, что остров больше не является колонией для прокаженных, уже распространилась по Криту. Многие из тех, кто ранее боялся показаться врачам, осмелели и стали приезжать в больницу из своих деревень. Стало известно, что лечение лепры еще не означает пожизненное заключение в колонию для прокаженных, и люди валом валили к человеку, который, как все знали, принес Криту лекарство от лепры. И хотя скромность не позволяла доктору Кирицису открыто нежиться в лучах славы, он стал намного более популярен, чем раньше. Как только диагноз подтверждался, больные начинали приезжать к нему за регулярными уколами дапсона, и, как правило, не позднее чем через несколько месяцев в их состоянии отмечались улучшения.
Еще некоторое время Кирицис продолжал исполнять обязанности начальника отделения в шумной главной больнице Ираклиона. Для него не было более высокой награды, чем видеть, что его пациенты вылечились от еще недавно смертельной болезни. Однако теперь в его жизни чего-то очень недоставало. Он ощущал эту пустоту и в больнице, и дома, и с каждым днем ему требовалось все больше усилий, чтобы выбраться из постели и отправиться на работу. Кирицис даже начал сомневаться, так ли необходимо, чтобы он сам прописывал больным лекарства. Неужели с этим не сможет справиться кто-то другой?
И именно в то время, когда его чувство собственной ненужности и опустошенности особенно обострилось, Кирицис получил письмо от доктора Лапакиса, который со дня закрытия Спиналонги успел жениться и занять пост начальника отделения дерматовенерологии в городской больнице Агиос Николаос.
«Мой дорогой Николаос!
Я все думаю, как ты поживаешь. Как быстро полетело время с тех пор, как мы все уехали со Спиналонги! И все эти месяцы я собирался с тобой связаться, но как-то руки не доходили. Здесь, в Агиос Николаос, жизнь бьет ключом, и больница очень разрослась с тех пор, как я начал работать на полную ставку. Приезжай нас повидать, если захочешь отдохнуть от Ираклиона. Моя жена много слышала о тебе и будет очень рада познакомиться.
Твой Кристос».
Это заставило Кирициса задуматься. Если уж такой уважаемый им человек, как Кристос Лапакис, доволен работой в Агиос Николаос, вероятно, и ему там понравится. Если Мария не может приехать к нему, ему придется переехать к ней. Каждый вторник ежедневная газета Крита публиковала объявления о медицинских вакансиях, и всякий раз он просматривал их, надеясь найти работу поближе к женщине, которую любил. За последнее время было несколько любопытных объявлений о работе в Ханье, однако такой переезд еще больше отдалил бы его от любимой женщины. Кирицис вновь погрузился в хандру, но в один прекрасный день получил от Лапакиса еще одно письмо.
«Дорогой Николаос!
Надеюсь, у тебя все хорошо. Уверен, ты подумаешь, что я под каблуком у жены, но я планирую оставить свою нынешнюю работу. Жена хочет жить поближе к своим родителям в Ретимно, поэтому в ближайшие месяцы мы переезжаем. Я подумал, что ты, возможно, заинтересуешься моим местом в отделении. Больница быстро расширяется, и вскоре, возможно, появятся новые перспективы. В общем, я решил, что следует дать тебе знать о моих планах.
Искренне твой,
Кристос».
Хотя они никогда не обсуждали этот вопрос, Лапакис знал, что его коллега очень привязался к Марии Петракис, и был искренне огорчен, услышав, что Кирицис вернулся в Ираклион один. Он догадывался, что Мария посчитала своей обязанностью остаться с отцом, и сожалел о несостоявшемся счастье своих друзей.
Прежде чем положить письмо в нагрудный карман своего белого халата, Кирицис несколько раз перечитал его. Да и потом не раз доставал его и пробегал глазами аккуратные строчки. Хотя работа в Агиос Николаос могла закрыть ему возможности карьерного роста, возникла бы другая возможность, которая интересовала его намного больше: он жил бы неподалеку от Марии. Той же ночью Кирицис написал старому другу ответ, спросив, как лучше воспользоваться подвернувшимся шансом.
«Нужно уладить кое-какие формальности, провести собеседования с другими кандидатами и так далее, – ответил Лапакис. – Но если ты сможешь в течение недели подать официальное заявление, вполне вероятно, что твою кандидатуру утвердят».
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
