«Полночное издательство» публиковало такие произведения, как «Запрещенные хроники», «Совесть поэта», названия которых говорят сами за себя. Тиражи, естественно, были небольшие, и хотя издательство выжило в войну, оно постоянно балансировало на грани банкротства, поскольку отказывалось принимать деньги от нацистов и вишистов.
Однако некоторые французские писатели открыто выступили на стороне нацистов. Луи-Фердинанд Селин, автор классического романа «Путешествие на край ночи», показал себя ярым антисемитом, призывая к депортации и убийству всех, у кого в роду был хотя бы один еврей. Неоднозначно повел себя и Жан Кокто, который заявлял о своей аполитичности, но имел влиятельных друзей-нацистов, обеспечивавших ему спокойную жизнь.
Другие просто выступали в роли наблюдателей — не то чтобы сотрудничали с нацистами, но двусмысленно молчали. Самые известные среди них — Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар.
В современной Франции эта уважаемая парочка интеллектуалов остается неприкасаемой: Сартр — в силу того, что был арестован на революционных студенческих баррикадах в мае 1968 года, а Бовуар — как автор знаменитой феминистской книги «Второй пол». Многие французы не желают слышать ни одного дурного слова в их адрес, однако при нацистском режиме эти двое не то что не высовывались, но даже процветали.
Сартр и Бовуар были кем угодно, только не наивными и не глупыми людьми, и они наверняка знали, что французские издатели подписали с нацистами коллективное соглашение о самоцензуре, гарантирующее, что никакая бунтарская литература не будет угрожать статус-кво оккупационного режима. «Опасных» писателей просто не стали публиковать в традиционных источниках, а распространение антинацистского самиздата каралось как самое страшное преступление.
Сартр начинал войну во французской армии, но в 1940 году, при наступлении фашистов, попал в плен и оказался в лагере для военнопленных на западе Германии. Он быстро добился репатриации во Францию, сославшись на резкое ухудшение зрения. Это, конечно, можно было бы истолковать как разумный предлог для побега, но участники Сопротивления позже найдут это скорое освобождение крайне подозрительным.
Снова обретя свободу, Сартр устроился преподавателем в Парижский лицей на место, вакантное после вынужденного увольнения профессора-еврея, — момент, конечно, щекотливый, и его долго замалчивали, пока один французский журнал не обнародовал сей факт в 1977 году.
Широко известные пьесы Сартра «Мухи» и «Нет выхода» были впервые опубликованы и поставлены на сцене во время оккупации. Премьера «Мух» состоялась в 1943 году в театре, который прежде назывался «Театром Сары Бернар», пока немцы не переименовали его, поскольку Бернар была еврейкой. Пьеса получила восторженные отклики в нацистской газете «Паризер цайтунг», и это лучшее доказательство политической безобидности этого произведения.
Подруга Сартра, Симона де Бовуар, отличилась таким же двусмысленным поведением. Ее отстранили от преподавания в лицее, но вовсе не за антифашистскую деятельность — просто потому, что мать одной из ее студенток, девушки по имени Натали, пожаловалась, что де Бовуар спала с ее дочерью.
После этого де Бовуар работала на национальном радио Виши, и эта радиостанция была крайне необходима нацистам, поскольку служила альтернативой Би-би-си. Наряду с пропагандой, радиостанция транслировала программы на отвлеченные темы, что придавало ей налет респектабельности, а сама де Бовуар вела историческое ток-шоу, совсем не пронацистское по сути, но оно привлекало аудиторию, и эффективность пропаганды резко возрастала. Чтобы получить эту работу, ей пришлось подписать форму, подтверждающую, что она не еврейка; тем самым она открыто признавала расистские установки нацистского режима, переплюнув в этом Сартра с его преподавательской должностью.
Помимо работы на радио, де Бовуар писала, и ее первый роман, «Гостья», увидел свет в 1943 году. Она была тронута похвалой ведущего провишистского писателя, Рамона Фернандеса, и выразила надежду получить самую престижную литературную награду Франции, Гонкуровскую премию, хотя в литературных кругах все знали, что члены Гонкуровской академии все как один коллаборационисты.
Так что нет ничего удивительного в том, что послевоенные труды Сартр и де Бовуар посвятили в основном переосмыслению моральных устоев.
Некоторые французские художники тоже отметились симпатиями к оккупационному режиму. Андре Дерен и Морис де Вламинк отправились в Германию в составе делегации деятелей искусств, и этот визит сыграл на руку нацистской пропаганде. Скульптор Андре Майоль приехал в Париж с юга Франции на выставку одобренного нацистами искусства, а после шоу развлекался с немцами — и это в то время, когда полотна экспрессионистов крали у семей расстрелянных еврейских коллекционеров и уничтожали как «дегенеративное искусство» или продавали для финансирования военной машины Гитлера.
Немало французских знаменитостей вышли из войны замаранными. Эстрадный певец Морис Шевалье, который в 1930-е годы был чем-то вроде голливудской звезды, остался в оккупированном Париже и сделал блестящую карьеру — хотя и отказался петь на вишистском радио. Эдит Пиаф тоже осталась, пела для нацистских офицеров и даже приглашала их к себе в гости выпить.
Конечно, можно сказать, что певцы поднимали моральный дух сломленной французской публики, но и солдаты вермахта тоже получали еще какой заряд бодрости и наверняка возвращались на фронт, насвистывая «Я ни о чем не жалею» Пиаф.
Но, что самое обидное, среди злостных коллаборационистов оказалась модный дизайнер Коко Шанель. Сегодня бренд «Шанель» такой же безукоризненно чистый, как линии классических платьев Коко, а ее имя воплощает в себе квинтэссенцию всего французского — непринужденную элегантность, стильную простоту, запах роскоши.
Однако в 1939 году, когда разразилась война, Шанель закрыла свой модный дом, вышвырнув на улицу 4000 швей. Сегодня такие массовые увольнения французские профсоюзы не прощают. А ей ведь было немало лет (пятьдесят шесть), и она не могла не помнить о серьезном дефиците ткани в Первую мировую войну, но Шанель объявила о том, что собирается посвятить себя продвижению на рынок своего успешного аромата «Шанель № 5».
Хотя, если уж быть точным, аромат ей не принадлежал. Она создала его в 1921 году, но продала большую часть прав на него паре бизнесменов — Пьеру и Полю Вертеймерам. Будучи евреями, они сразу после оккупации Франции бежали в США, но прежде учредили компанию-ширму «Буржуа», чтобы нацисты не прибрали к рукам их бизнес.
Шанель знала об этой уловке и сообщила нацистам о подлинных хозяевах фирмы «Буржуа», в надежде на то, что ей удастся вернуть себе право собственности на духи. Она очень удачно подсуетилась с доносом, поскольку водила шашни с видным офицером разведки СС Гансом Гюнтером фон Динклаге. Мало того, она жила в отеле «Ритц», который стал одной из штаб-квартир нацистов в Париже. Она не только спала с врагом, но и проводила с ним целые дни.
В 1943 году Коко была вовлечена в странную попытку примирения Британии и Германии. Вероятно, это явилось плодом мозгового штурма еще одного эсэсовца, Вальтера Шелленберга, ближайшего соратника Гиммлера и офицера, ответственного за составление списка опасных британцев, которые подлежали немедленному аресту, как только нацисты выиграют войну, — в общем, совсем не того человека, которому можно было бы доверить план сохранения мира.
