— А я это выясню, — вмешался Эдди. — Потребуется время, посиди тут. Думаю, ты будешь очень полезен.
Под дождем перламутровая глазурь на Ф'наре выглядела сказочно красиво.
Эдди стоял в дверном проеме, ведущем на террасу, и смотрел, как ливень окатывает волнами стены кальдеры. Стеклянные желоба пели. Струи воды скатывались с переливчатых поверхностей, превращаясь в абстрактные узоры.
Эдди ждал.
С того момента, как он сделался самым популярным человеком на четырех планетах, прошло пять дней. Ни один журналист не надеется оказаться в таком положении. Эдди наблюдал страстные дебаты и слышал бесчисленное количество звонков в студию с требованием дать ему слово. А вызов все не приходил и не приходил.
Он взял интервью у Беннетта — одно из лучших своих интервью. Беннетт говорил подкупающе искренне и правдиво, и его рассказ о последнем подвиге Шан Франкленд обещал вызвать фурор. Ей бы понравилось.
Но Эдди не мог использовать этот материал. Вся история вертелась вокруг с'наатата. Если пустить ее в эфир раньше, чем будет готов сюжет о массированном ударе по Кристоферу — Аужари, — никто не услышит подробностей. Все будут думать только о том, какие выгоды принесло бы им бессмертие. Еще одна нравственная победа Шан Франкленд останется тайной.
Даже ему она не призналась в том, что когда-то пожертвовала своим добрым именем и карьерой ради кучки экотеррористов, к которым прониклась сочувствием. Он все равно узнал. Пусть не все с этим согласятся, но женщина, которая готова пожертвовать всем — том числе и собственной жизнью — ради принципа, достойна великого восхищения.
Эдди собирался удостовериться, что получит прайм-тайм. Нужно только подождать.
Разумеется, он не взял интервью у Линдсей Невилл или доктора Мохана Райата, хотя страстно этого желал. Но с ними тоже можно подождать.
Эдди вошел в дом и остановился перед экраном, на котором шло вещание сразу с пяти разных каналов. Проверил базу сообщений — пусто. Входящих вызовов с Земли нет. Эй, ну позвоните же мне, придурки! Интересно, что от этого шума в ФЕС получил Юал?
Не имея возможности говорить в открытую, Эдди самим своим молчанием указывал, что войну развязали люди. Это слово звучало на всех каналах. Даже Би-би-си стало не до дипломатических эвфемизмов. Те, у кого погибли близкие, просто нуждались в слове «война». Кто станет слушать, что его отец или брат был убит из-за «политического недопонимания»?
Эдди вернулся к двери и вновь стал смотреть на дождь.
— А тут все время так поливает? — спросил Беннетт. Эдди даже не заметил, как тот подошел сзади. — Гулял тут по Ф'нару, осматривал местность. Красиво. Очень красиво.
— Что-нибудь слышно от остальных?
— Иззи и Чез на Мар'ан'касе, биоэкран Иззи заблокирован, так что я связался с Чезом. Похоже, им нравится помогать колонистам в обустройстве нового дома. Они чувствуют себя полезными. Сью, Джон и Баркерс на Юмехе.
— А как Линдсей? В порядке?
— Меня это не интересует. Может, спросишь у Невиан, нельзя ли их всех переправить сюда? Они не станут делать глупостей, ручаюсь. Разумеется, когда пыль осядет.
— Дезертирство? — А?
— Хотите быть дезертирами? Даже в такой дали от трибунала? Иначе придется объяснять, почему вы скрываетесь.
— Да брось, они не тронут меня здесь.
— Я не о том. Если история со с'наататом будет обнародована, кто станет переживать из-за пары дохлых кальмаров?
— Или Шан, — добавил Беннетт.
Они стояли и попивали домашнее пиво. Оно не настоялось, как следует, но то был символ, в конце концов, и никто не ожидал, что символ будет шедевром пивоваренного искусства.
— Интересненько, — вежливо сказал тактичный Беннетт.
— А ты ведь больше не сможешь напиться. Шан говорила об этом.
Входная дверь открылась, впустив в дом струю влажного воздуха. Арас вернулся с полей с корзиной грязных овощей. Он высыпал их в раковину, ополоснул под краном, пошел в уборную и заперся.
— Это не есть хорошо, — заметил Эдди. Ему очень хотелось, чтобы Арас поговорил ну не с ним, так хоть с Беннеттом. Он подошел к двери и деликатно постучал.
— Дружище, ты как? Ответа не последовало.
— Арас, выходи, поешь чего-нибудь.
— Потом.
Эдди вышел на террасу и продолжил размышлять о том, как ему отослать репортаж с Вес'еджа. В голову не приходило ничего путного. Беннетт чистил винтовку.
Эдди услышал, как Арас ходит по дому. Открылась какая-то дверца. Захлопнулась.
Арас что-то искал. Шум стал громче и как-то истеричнее. Потом затих. Арас медленно вышел на террасу.
— Эдди, ты кое-что взял у меня.
У Араса нечего было взять, кроме гранат.
— Искать их бесполезно. — Эдди внезапно ощутил приступ страха. Арасу не составит особого труда порвать его на части, и он сейчас в том состоянии, когда вполне на это способен. — Ты не найдешь.
— Эдди, как ты мог так со мной поступить?
— Мне не все равно, что с тобой происходит.
— Я не могу так больше жить. Я прожил слишком долго, а теперь у меня ничего не осталось. Если ты хоть немного меня уважаешь, прекрати эту дурацкую игру и отдай мне гранаты.
Бежать некуда. Эдди развел руками. Сумка под кроватью. Желудок предательски сводило. Он попробовал протиснуться мимо Араса к двери. Арас дернулся, и Эдди отпрыгнул, но от своего не отступился.
— Я не позволю тебе убить себя.
Арас сгреб Эдди за воротник и с такой силой швырнул о стену, что у Эдди вышибло воздух из легких. Арас его убьет. Прямо сейчас.
— Эдди, дай мне уйти. Дай мне умереть. Эдди с трудом схватил воздух ртом.
— Иди ты к черту! Хочешь сделать это — делай без меня!
— Отдай мне их. Сержант Беннетт, может, ты мне их отдашь?
Беннетт медленно, шаг за шагом, подошел.
— Нет, друг, тут я тебе не помощник.
— Почему? Какое вам обоим дело? Эдди задохнулся:
— Она бы не хотела этого! Ты — все, что от нее осталось. Беннетт подошел достаточно близко, чтобы положить руки на предплечье Араса. Очень медленно. Очень мягко.
— Ну же, — проговорил он. — Эдди прав. Не забывай, я знаю, что ты чувствуешь. Больше, чем Эдди. Помоги мне пройти через это, а я помогу тебе. А?
Это я во всем виноват, подумал Эдди. Арас не отпускал его. И даже не взглянул на Беннетта.
— Я предал безери. Я убил Джоша Гаррода. Я потерял ее. Как мне жить дальше?
— Дело еще не закончено. Все только начинается. Она не может разобраться с этим, потому что ее здесь нет. Но ты — есть.
