– Ты недооцениваешь их силу, сын мой…
Беорн фыркнул.
– Вы трус. И всегда были трусом, очень осторожным трусом. Как бы чего не вышло, так? Сир Ронан рассказал мне про ту девчушку, дочь Тэлфрина. Поначалу я даже погоревал, что так получилось, что не удалось доставить ее сюда, но теперь понимаю: так даже лучше. Это знак того, что надо начинать действовать. Знаете, что я сделаю? Я пойду войной на Хильдеберта Анжского, который столь подлым образом похитил невесту короля…
Хэвейд моргнул, удивленно глянув в пьяные глаза Беорна. Тот расхохотался.
– А-а… вы ж не знаете. Это никакие не лесные разбойники, это богомол из Анга напал на ваших людей. Вот видите? Можно до бесконечности сидеть в своем кабинете, перелистывать пыльные манускрипты и не видеть того, что творится за дверью, а ваши собственные подданные будут водить вас за нос. Я раздавлю Анг, сожгу его, и спасу наследницу Нордмонта из лап коварного негодяя. И все. Я стану любимым – и единственным, что очень важно – зятем графа Нитгарда. И он поможет мне. Он должен будет помочь мне. А когда он станет ненужным, я отправлю его в пекло к Вилу, чтобы он составил там компанию остальным Первородным. Простой план – хороший план.
Беорн рассмеялся и сделал добрый глоток прямо из кувшина.
– Ах, да… Арна… Агма… как тебя там? Что ты хотел узнать?
Агнаман шагнул вперед.
– Книга, сир. Черная Книга.
– Да. – Беорн кивнул. – Я не верю во всех этих оборотней, троллей, фомор, дваргов и прочую чушь, ни разу не видел ни одного из них, но все же: что это за штука такая, над которой трясся покойный братец Теодрик, и которую, как мне сказали, вы держите у себя под семью замками? И где она? Мой новый друг Агма… хочет об этом услышать. А я обещал спросить.
Хэвейд на мгновение прикрыл глаза.
– Это знание – не для вас, – тихо сказал он.
– Вот как… – Беорн осклабился. – Тогда, значит, ваш отъезд в какой-нибудь монастырь откладывается. Я же сказал: я обещал спросить. И либо ты, старик, скажешь мне то, что я хочу знать, по доброй воле, либо… тебя заставят это сказать.
Хэвейд поднялся с кресла.
– Да. Я уже старик.
Не дожидаясь сигнала от короля, сир Ронан хлопнул в ладоши, и тут же в распахнутых дверях показались четверо солдат, в кольчугах до колен и бармицах; на шее каждого висел стальной горжет с изображением пламенеющего солнца.
* * *
Плыть вниз по течению было легко. Большую часть времени Гвендилена сидела или полулежала на корме, разглядывая берега, а Эдвин с Вульфаром, меняясь, махали единственным веслом. Тэлейт плавно, но быстро несла свои воды к морю Арит, и от гребцов требовалось только удерживать лодку ближе к середине течения.
– Река только миль за двадцать от Лонхенбурга расширяется, – сказал Вульфар, – вот там грести надо будет по-настоящему. В тех краях луга заливные, Тэлейт большая и полноводная, течение неспешное.
Высаживались они на берег только для ночевок, а утром как можно раньше старались продолжить путь. Места здесь были глухие и спокойные; огромные деревья едва не смыкались над руслом своими раскидистыми кронами, пение птиц не давало уснуть. И – ни одного селения на заросших чащей берегах, причем складывалось ощущение, что южный берег Тэлейт более дик, непроходим и безжизнен. Деревья там стояли на оголившихся корнях, подступали к самой воде, черной и маслянистой, а прямо из реки торчали коряги.
– Там – Дубрен, – говорил Вульфар, кивая в ту сторону. – Уж такие ужасы про этот лес рассказывают, что не знаю, верить или нет.
– Расскажи, – просила Гвендилена, и у ее нового знакомого каждый раз находилась очередная страшная история.
– Вон коряги, например, отсюда видать, так то, может, и не коряги вовсе, а неки.
– Кто такие? – спрашивал Эдвин, косясь, и Вульфар удовлетворенно кивал.
– Духи водяные, да не просто духи, а чудища. Нек в любую вещь может превратиться: например, иногда как нос лодки из воды торчит, а иногда – как деревяшка простая. И стоит только приблизиться, как он человека хватает, и в пучину утягивает. Но не днем, а после заката. При солнечном свете неки – мертвяки мертвяками.
– О, я знаю, – сказал Эдвин. – В Срединных горах их матолухами называют. Только они у нас не в деревья обращаются, а обычно, как говорят, в лошадей. Стоит себе, пьет воду тихонько, путников поджидает.
– А еще, сказывают, там живут тальвы – с виду совсем как люди, только высокие. Узнать их очень просто: тальвы белолики и светлокожи, всегда в длинных полупрозрачных одеждах. Их девушки красивы и хрупки, у них сладкие соблазнительные голоса и смех колокольчиком. Они танцуют и играют с заката и до того времени, когда обычно начинают кричать петухи. Говорят, часто танцуют голышом, и не дай боже их увидеть за таким занятием, или, точнее, чтобы они заметили, как за ними наблюдают. Тогда пасти они раскрывают красные и стозубые, такого размера, что собаку проглотить смогут, а руки их удлиняются на десять локтей, и нет возможности от них спастись. Но как только прокукарекает петух, им нельзя больше оставаться на земле. Если же они не успеют спрятаться в свои подземные норы, то после третьего крика петуха превращаются в каменные фигуры на том самом месте, где застало их утро. Дотрагиваться до них нельзя: либо умрешь в мучениях, либо рука отсохнет. Так что ежели услышишь в лесу девичий смех или пение, бежать надо без оглядки.
– А я бы посмотрел, – сказал Эдвин, – интересно же.
Гвендилена легонько его ущипнула.
– Тебе меня мало? – шепнула она. – Смотри, сколько хочешь.
Первой же ночью, когда Вульфар крепко уснул, она утащила Эдвина в лес. Уселась рядышком, тесно прижавшись и заглядывая ему в глаза. Губы ее были полуоткрыты. У Эдвина внутри все дрожало.
– Ты – дочь графа, – пробормотал он, – невеста короля. Ты не должна… и я не могу…
– Кто может мне запретить? Или я не нравлюсь тебе больше?
– Я никого не видел красивее тебя…
Улыбаясь, она спустила платье с плеч.
– О-о… – Эдвин вздохнул, сдавшись.
Гвендилена тихо засмеялась. В мгновение ока она повалила его на ковер из листьев и уселась верхом, расправив юбки в стороны. Сердце Эдвина заколотилось, когда он ощутил жар, исходящий от ее тела. Она чуть помогла себе рукой, застонав от удовольствия.
– Я твоя, – зашептала Гвендилена, ее дыхание прерывалось, – только твоя…
На третий день лес кончился, и Тэлейт потекла среди широких лугов с редкими рощицами. Справа и слева уже виднелись дороги, большие и малые, петляющие между холмов; чем дальше, тем чаще стали попадаться села и деревеньки. Рыбаки, сидя в своих утлых челноках, внимательно, но без особого интереса разглядывали проплывающую мимо лодку.
Эдвин покупал у них рыбу и иногда отправлялся в какое-нибудь селение, если оно находилось недалеко от реки, возвращаясь с целым мешком вкусностей: колбас, пирогов, фруктов и дешевого вина. Последний раз, уже ближе к вечеру, когда они пристали к берегу на ночлег, за припасами пошел Вульфар и прибежал обратно с пустыми руками, но возбужденным лицом.
