Говорить буду я. Ты еще не нажил хитрости, а я, к сожалению, нажил… Я служил твоему деду, твоему отцу Длиннострелому, был советником, когда мы ушли к сибирскому хану, он поставил меня старшим бием. Простодушный этого всего бы не выдержал. Простодушный уже давно лежал бы в могиле.
– Я никогда таким не стану.
– Станешь. И еще обретешь умение рассекать конский волос точно посередине.
– Что ты хочешь сделать? – спросил Ораз-Мухаммад.
– Еще не знаю. Но девицу уж не вернешь, – ответил старик, – а живым следует помочь. И иных живых сбить со следа.
Он имел в виду нападение воспитанника на Крымский двор.
Ораз-Мухаммад промолчал. Сейчас, когда боевая горячка схлынула, он понимал, что натворил. Но и не натворить он не мог – такую уж горячую душу имел.
– Есть еще одно дело. Нужно предупредить Кул-Мухаммада о том, кто настоящий предатель. Может, он уже сам это понял. Может, нет.
– А как? Я просил подьячего передать послание на Крымский двор – и даже у него не получилось.
– Тогда Крымский двор охраняли очень строго. И наши лучники не могли бы подойти настолько, чтобы отправить туда стрелу с посланием. Стрельцы бы их заметили и устроили переполох. Разве что ночью – но никто из посольства не разгуливал по двору в ожидании стрелы. Она бы просто ушла в снег и пролежала там до весны. Или оказалась на крыше сарая. Стрелу следовало пускать днем…
– И не одну!
– Да. Я все напишу. Думаю, пяти или шести стрел нам хватит. Завтра днем пошлем жигитов – пусть стреляют с разных сторон. Хоть одно послание дойдет…
Иван Данилович Гагарин по прозванию Гусь, возглавлявший Земский двор, не всякий день там появлялся. Ему более нравилось проводить время в государевых палатах. Кадыр-Али-бек, более семи лет проживший в Москве, не только старыми книгами и писанием сочинений увлекался. Он прекрасно знал, что делается в Кремле. Статочно, даже лучше, чем иной боярин: боярин печется о себе и всей расстановки сил, всех козней и плутней, может не разглядеть, а воспитатель Ораз-Мухаммада вроде бы и смотрит издали, а видит и понимает больше.
Он послал человека в Кремль, к служителям Постельного приказа, узнать о здоровье государя, и тот выяснил – государь прихворнул, из своих покоев не выходит, там же ему накрывают на стол, так что князья и бояре разъедутся обедать и вкушать послеполуденный сон по своим дворам. Того-то Кадыр-Али-беку и требовалось.
В гости к князю поехали верхом, воеводу сопровождали чуть ли не все его люди, везли подарки – из тех, что получил Ораз-Мухаммад от посольства Тауекель-хана. Это были большой и пестрый персидский ковер, свертки узорных шелков из Китая, шкатулка с индийскими самоцветами. Поклониться такими дарами – значило сразу понравиться Гагарину.
Князь Иван Данилович проснулся в прекрасном расположении духа, и тут ему доложили о гостях с подарками. Зная, что киргиз-кайсацкий воевода сподобился покровительства боярина Годунова, Гагарин велел просить гостей в столовую палату, и туда же принесли обязательное угощение.
– Батюшка-князь, Иван Данилыч, ты, поди, еще не был сегодня на Земском дворе, – сказал после взаимных поклонов и любезных слов Кадыр-Али-бек. – Ты еще не знаешь, что ночью у Земского двора была сущая битва. Уж не знаю, куда делись мертвые тела, утащили их посольские к себе или так и бросили на снегу.
– Мертвые тела?! – изумился князь.
– Да, то ли пять, то ли шесть. Так вышло, что воевода, – Кадыр-Али-бек указал на молчащего Ораз-Мухаммада, – был этой ночью со своими людьми возле Крымского двора, все видел и человека, из-за которого, как русские говорят, сыр-бор загорелся, спас и с собой забрал.
– А что же воеводе среди ночи там понадобилось? – разумно спросил князь. Все-таки, возглавляя Земский двор, он немало повидал всяких безобразий и даже сам порой докапывался до истины.
– Да в том-то и беда, что иного способа переговорить с послом наш воевода не сыскал. Боярин Годунов своей властью запретил им встречаться – только в собственных своих палатах, под надзором. Может, и сам государь про то не ведает…
Кадыр-Али-бек внимательно следил за княжеским лицом. По усмешке понял – Гагарин из тех, кто считает, будто Годунов слишком много власти себе взял. Это обнадеживало – таких честолюбцев ни при одном дворе не любят. А годуновская неприязнь к княжеским родам была взаимной – на этом старый мудрец и построил свой расчет.
– Стало быть, видели там Ораза Ондановича? – спросил Гагарин.
– Стрельцы-то видели. Но стрельцы будут врать, потому что они службу плохо несли и со двора чуть ли не всю киргиз-кайсацкую орду по глупости своей выпустили.
Ораз-Мухаммад сдержался и не возразил: никакие более не киргиз-кайсаки, а казахи. Воспитатель прямо сказал воспитаннику: его дело молчать, чтобы всю игру не испортить.
– Посольские ночью вышли со двора? – удивился князь.
– Да не вышли – выбежали! Сперва один их человек выскочил, здоровый такой детина, стрельцов распихал, а прочие – за ним, хотели его убить, но воевода спас и доставил к себе на двор. И там он все рассказал – за что убить хотели, и кто, и как…
– Скорей бы это посольство отсюда убралось! – воскликнул князь. – Вот только смертоубийства на Крымском дворе мне недоставало. Как прикажешь розыск вести, если к ним никого туда не допускают?
Кадыр-Али-бек усмехнулся – пока что князь рассуждал именно так, как требовалось. Ораз-Мухаммад, чтобы не было соблазна вмешаться в беседу, подвинул к себе блюдо с заедками, принялся ломать на кусочки большой печатный пряник и отправлять их в рот.
– А смертоубийство было, хоть и не там, а в Остожье. Вели, князь-батюшка, подать себе приказные столбцы, в которых отобранная у толмача Бакира сказка: про то, как на Крымском дворе пропала девка, именем Айгуля, и про то, как он ее перстенек и прочие прикрасы случайно нашел на Торгу, в лавке. Там же, в той сказке, написано, что перстенек, сережки, запястья и все, что девке полагается, сняла с мертвого тела некая женка из Остожья, и ее стали искать, но она сбежала. Тела также не нашли. Так вот, батюшка Иван Данилыч, девку ту порешил человек, которого мы у себя на дворе держим, по
