раздирая кожу ногтями.
– Не смей меня отпускать!
Живот больно царапает по поверхности; Кристиан чувствует, что скоро они сорвутся оба. Лучевые кости словно проходят сквозь конвейер; Вальвейн цепляется, подтягивается, впивается тонкими, острыми пальцами, и беспрестанно кричит на нее; Кристиан даже не слышит слов. Видит лишь ужас, панику в его глазах; смешиваясь с ненавистью, они создают безумный коктейль на его лице, неестественный, пугающий своим сумасшествием.
Его рука хватает край крыши; на мгновение становится легче, и Кристиан выдыхает – но лишь на миг. В следующую секунду она понимает – рука Вальвейна, словно лапа хищной птицы, впивается в ее ремень.
Второй шприц!
Адреналин полыхнул в голове, и Кристиан перекатилась, пытаясь увернуться. Но его рука уже намертво вцепилась в ремень; он тащил ее на себя, к краю, и пытался расстегнуть карман со шприцем. Она не умрет так просто!
Кристиан выхватила шприц раньше – его рука среагировала мгновенно, устремляясь за добычей разъяренным коршуном. Почему он просто не остановится? Почему он просто не может остановиться? Почему она должна это делать?
Почему она должна снова и снова защищать свою жизнь?
Острая игла пронзила его руку. Поршень с напором поддался, и полупрозрачная жидкость вошла в тело Вальвейна.
Кристиан пыталась схватить его. Пыталась, в самый последний момент. Но его руки разжались от боли, и он упал вниз, увлекая за со собой всю прошлую жизнь, растворяя ее в последнем крике.
Он смотрел в ее глаза в последний раз, он чувствовал это так отчетливо. Ведьминские, как он всегда называл их; зеленые, как плющ, увивающий беседку в их саду. Его любимый цвет.
Двенадцать лет он горел этой ненавистью; двенадцать лет ни на секунду она не угасала. Выстрел не прошел без последствий – он пережил множество операций и несколько лет едва мог двигаться. Восстановление шло тяжело, и каждый день он грезил лишь мыслями о мести.
Он выдумывал одну смерть изощреннее другой, но ни одна из них не казалась ему достаточной для того, чтобы утолить его ненависть. Ему нужно было что-то особенное; что-то, что заставит ее страдать так, что смерть покажется ей избавлением.
Он долго думал, почему за все двенадцать лет так и не смог отпустить эту злобу. Почему не смог отправиться дальше? Ведь у него все было для этого – новое имя, новый дом. Весь его синдикат. И долго он не мог найти ответа на этот вопрос; пока не понял вдруг, и боль его засияла новой силой.
Он хотел отомстить ей не только за выстрел, не только за несколько лет, пока он был прикован к постели. Да, боль была сильна, убытки, что он понес, и вовсе были несоизмеримы. Ещё сильнее было унижение, которому он подвергся – едва не умереть от рук легавой, попавшись на какой-то глупости. Но это было не единственным, за что он хотел отомстить. Он хотел отомстить ей за то, что она отняла его счастье.
Их счастье.
В момент, когда пуля пронзила его живот, Кристиан забрала не его жизнь, а его возможность быть счастливым с ней. Жить вместе, каким бы абсурдным это ни казалось – сержант полиции и наркоторговец. А они могли, могли! – ровно до того момента, как она узнала обо всем. Могли быть рядом. Строить какие-то безумные, несбыточные планы. А ведь тогда казалось, что протяни руку – и вот они. Все исчезло в один миг с вылетающей из ствола пулей.
Вальвейн на самом деле был счастлив с ней. Этого он не мог подделать.
Он вспомнил, как они сидели на волнорезе в штормовой день. Соленые брызги летели им в лицо, и вода с такой силой билась о камни, что они не слышали голосов друг друга. Не слышали – и потому молчали. Низкие облака окрашивали море в серый цвет, и лишь на горизонте виднелась тонкая полоска серебра – солнечных лучей, игравших на воде. Они держались за руки, и не единого слова не сорвалось с ее губ. Ей не нужно было говорить. Она никогда не задавала вопросов, и это было единственным, на чем держалась их жизнь.
Лес за их домом был тихим. Вальвейн с Кристиан каждую неделю ходили туда на пикники; его голова лежала на ее коленях, и она улыбалась, рассказывая очередную историю. Кроны деревьев шуршали над его головой, переплетаясь паутиной на небосводе. В эти моменты он был готов забыть о том, как далеки их миры.
Забыть, но не отказаться. Его мир был темнее; это был мир, где люди убивают за деньги, умирают от передозировки, подвергаются пыткам ради информации. Мир рабства, наркоторговли, проституции и смерти, и он всегда был в центре этого безумного торнадо. Но когда он возвращался домой, воцарялся мир. Это было место его покоя, существовавшего только до тех пор, пока Кристиан не сунула нос не в свое дело.
Она отняла у него эту жизнь. И должна была за это ответить.
Он знал, чего она боится более всего – беспомощности. Беспомощности и чувства вины. И разум его поглотила лишь одна мысль – месть; месть за боль физическую и душевную.
Но он не мог исполнить свой безумный план в одиночку. Ему нужны были люди – исполнители; такие, чтобы верность их была абсолютной. Жаклин была с ним все эти годы, она была влюблена в него – его не особо интересовали эти чувства, но они были на руку. Но одной Жаклин было недостаточно.
И тогда он нашел Ника. Ник боготворил его. И Ник же вывел его на главную жертву – Шарлинда, палача, человека, погрязшего в грязи настолько, что уже не мог соскочить с крючка шантажистов. Как только команда была собрана, Вальвейн приступил к исполнению своего плана. Это был единственный способ отпустить прошлое – единственный его способ наконец-то жить дальше.
Но его жизнь скоро окончится; он знал это, чувствовал дыхание смерти на затылке. Приятное, холодящее. Может быть, ему стоило просто лечь тогда, в том темном лесу. Такой должна была быть его судьба? Или он должен был умереть именно здесь и сейчас?
Что-то правильное было в том, что в последние секунды своей жизни он видел именно этот цвет – зеленый.
Он упал на торчащую арматуру, пронзившую его горло. Тело застыло – на этот раз навсегда.
Она смотрела на застывший внизу силуэт. Смотрела и понимала, что не ощущает совершенно ничего. Все притупилось вокруг; она не слышала ни разразившегося над ее головой дождя, ни последние выстрелы внизу.
Она стояла
