– Начальство наше пока что дома чаи гоняет. На рабочем месте появится не раньше девяти. Вот удостоверение, можете переписать мои данные и навести справки у дежурного по управлению.
– И наведу!
– Катя! – укоризненно воскликнул Давыдов. – Я видел удостоверения. Иди-ка лучше поставь чайник… Вы что будете? – обратился он с гостеприимным видом к молодым людям. – Чай? Кофе?
– Сначала мы должны осмотреть квартиру, – посуровел старший, подав подчиненным знак действовать. – На предмет нахождения неустановленных лиц.
– Какие неустановленные лица? – искренне удивился Давыдов, не всплеснув руками только по той причине, что они заботливо прикрывали пожелтелые спереди трусы.
Не обращая на него внимания, два молодых человека молча направились осматривать жилплощадь, а третий, в рыжей кожанке, остался приглядывать за хозяином. Прислушиваясь к перемещению чужих по квартире, Давыдов тихонько попросил:
– Вы бы хоть намекнули, а? Это как-то связано с металлургическим цехом?
– Оперативная разработка, – так же тихо откликнулся парень. – Комплекс мер. Сами должны понимать.
– Угу, угу.
Давыдов многозначительно кивнул, хотя ничего из туманного ответа так и не понял. Он и без разъяснений догадывался о цели утреннего визита. Ожидал неприятностей с того самого момента, как подписал проклятый договор с ООО «Надежда». Он не предполагал только, что все произойдет так быстро. Кроме того, рассчитывал на обещанное покровительство. Вспомнив это обстоятельство, Давыдов слегка воспрял духом. Распрямил позвоночник, гордо поднял голову.
Не учел, глупый, что гордо поднятая голова – отличнейшая мишень для кухонного топорика, который занес для удара один из незнакомцев, неслышно возвратившийся из кухни.
Правая рука Давыдова оставила в покое несвежие трусы и описала округлый жест, как если бы он пригласил собеседника в рыжей куртке сесть в кресло. На это кресло он повалился сам, увлекая за собой топорик, глубоко засевший в его доверчивой голове. Стоявший напротив проворно шагнул в сторону и слегка придержал падающее тело, чтобы избежать лишнего шума.
– Га…га… – силился что-то сказать умирающий напоследок, лежа поперек кресла лицом вниз.
– Повтори пару раз, – распорядился парень в рыжей куртке.
Убийца кивнул и, оберегая замшевые ботинки на меху от набегающей крови, извлек томагавк, чтобы занести его снова – теперь тупой стороной.
Чок! Чок!
Провожаемый глухими ударами, старший группы прошел по коридору и заглянул в кухню. На столе стояли шесть пузатых чашек, заварной чайник и сахарница – семейство Давыдовых рассчитывало отделаться легким испугом с заключительным примиряющим чаепитием. Но легкий испуг хозяйки успел перейти в смертельный ужас, с вытекающей отсюда лужей крови.
– Они жили счастливо и умерли в один день, – задумчиво прошептал парень в рыжей куртке.
Женщина, как и ее муж, тоже погибла от топорика, того самого, который так часто использовался при приготовлении праздничных обедов с традиционными отбивными. Неподвижное тело не подавало никаких признаков жизни. Лишь кровь, не желая застывать навеки, все еще струилась на старенький линолеум. Сочно-вишневая, блестящая, она ассоциировалась с разбитой банкой варенья.
Невозмутимо переступив через красное, парень в рыжей куртке спрятал три лишних прибора в посудный шкаф, вышел из кухни, приблизился к закрытой двери Мишиной комнаты и прислушался. Там негромко бубнили два мужских голоса. Парень кашлянул. Это означало: «Дело сделано, не тяни».
– Ты слышал? – встрепенулся Миша, уставившись на дверь.
Он сидел на диване, а в его руке находился наполненный до краев стакан. Рядом с таким же стаканом устроился третий из незваных гостей. Приятный, обходительный молодой человек, как полагал Миша, в стакане которого весомо и зримо колыхалась свеженалитая водка.
Дал слово завязать? Было дело. Одна беда: завязывал узелок Миша ровно столько раз, сколько развязывал. А тут и повод подвернулся: с машиной его надули, с обещанной работой – тоже. Значит, так? Ладно! Миша кипел негодованием и горел желанием выпить. Благо ребята, дежурившие у давыдовского подъезда, оказались отзывчивыми и компанейскими. Когда Миша намылился было из дома на вечерний моцион, рассчитывая, что сумеет перехватить у кого-нибудь деньжат до несуществующей получки, на посту его завернули обратно, однако с подмигиваниями сунули в руки две бутылки портвейна. Их удалось незаметно пронести в свою комнату, так что засиделся с ними Миша до самого рассвета. Клал он на Итальянца – с прибором! У него имелся покровитель понадежнее.
Как его?.. М-м… Ага, Скх… Скрн… В общем, тот самый, который уже являлся однажды и чье имя нельзя было произносить вслух.
Вместе с ним Миша скоротал ночь за приятной, умной беседой. Подперев спину большущей подушкой, сидел на диване, потягивал гниловатое винцо и задавал ночному визитеру любые, самые каверзные вопросы. Ответы потрясали Мишу своей глубиной и логической обоснованностью.
Но под утро визитер начал тяготиться возвышенным диспутом. Это было заметно по его беспрестанному перемещению с места на место, по стремительной смене обличий, которые он принимал. Раздражаясь все больше меланхолическим спокойствием Миши, визитер подавал ему какие-то непонятные знаки, уговаривал очнуться. Наконец прямо-таки заверещал Мише на ухо с интонациями тревожной сирены:
– Будь готов, ибо, в который час не думаешь, придет сын человеческий! И если возжаждешь, он напоит тебя, ибо, делая это, он соберет тебе на голову горящие уголья!
Кто придет? Кто напоит? Чем это так плохо?
Обдумывая услышанное, Миша ненадолго сомкнул веки, а когда открыл их снова, в комнате все так же горел свет, но за окном плавала серая муть, а визитер пересел к нему поближе и загадочно улыбался. Теперь был он уже не призрачен, а абсолютно реален, осязаем как терпкий запах одеколона, исходивший от его гладко выбритых щек.
– Извини, – сказал ему Миша. – Я хочу спать. Приходи позже.
– Зачем позже? – удивился гость. – У меня с собой.
Он извлек из куртки бутылку водки, отыскал в шкафу чистые стаканы и наполнил их доверху.
В этот момент за закрытой дверью кто-то отчетливо кашлянул. По Мишиному лицу словно провели невидимой паутиной.
– Ты слышал? – обеспокоился он.
– Ерунда. Свои. Ты пей, потом поговорим.
– Ну, тогда это…
Донышко стакана толчками запрокинулось к потолку. Пока Миша, гримасничая покрасневшим, опухшим лицом, боролся с огненной порцией, рвавшейся из желудка наружу, незнакомец прикурил для него сигарету и похвалил:
– Лихо!
– Вообще-то я в подъезд выхожу курить, – признался Миша, опасливо косясь на дверь. – Родители ругаются.
– Теперь не заругаются, – неизвестно отчего развеселился гость. – Ну-ка, давай, прими еще один стакашек на грудь. Бери мой. Бери-бери, не стесняйся. Ну? Смелее. Потом спасибо скажешь.
