и неоднократные предупреждения сыграли свою роль. Испытывая смутное беспокойство, Димитрий отдал приказ об усилении военный охраны Кремля и поляков. Басманов вновь поднял на ноги стрельцов. Он расставил усиленные караулы в тех местах города, где можно было ожидать нападения на солдат Мнишека. В Кремле было введено чрезвычайное положение. Стрельцы получили приказ стрелять в каждого подозрительного, кто попытается незаконно проникнуть внутрь Кремля.
* * *
16-го мая, как только стемнело, на подворье князей Шуйских в Китай-городе стали незаметно съезжаться их ближайшие единомышленник и сторонники. В гостевой палате боярского дома собралось около двадцати человек. Всё это были в большинстве своём представители древних княжеских родов и династий. Здесь было светло и душновато, ибо окна и оконца с цветными стёклами были закрыты наглухо. Но на длинном и широком дубовом столе стояли подсвечники с десятками горевших свечей, глиняные крынки и кувшины, чаши и ендовы, наполненные мёдом и винами. Пред иконами теплились лампады. Присутствовавшие щедро угощались хмельным, но пьяных здесь не было.
Оживлённый, но приглушённый разговор то затихал, то разгорался вновь и вновь.
– Люд московский и посацких не поднять нынче на Расстригу, – с тревогой говорил Дмитрий Иванович Шуйский, отпивая из серебряной чаши красного фряжского вина.
– А стрельцы-т и того боле, за царя стоят. Жалует их, платит чистым серебром. Да и много их ныне на Москве, пришлецов с украинных станов и порубежных волостей. И все в стрелецких слободах прижились, – согласно с Дмитрием Шуйским добавил князь Борис Татев.
– То всё яснее ясного, братие, – согласился с ними князь Василий Шуйский. – Но промедление смерти подобно. На Дону и на Волге Гришка Отрепьев собирает казаков и вновь готовит ся походом на Москву идти. Вон тéрские казаки-воры с атаманом Федькой Бодыриным Астрахань осаждали, а таперь уж под Самарой станом стоят и с Отрепьевым снеслись и скоро к Расстриге на подмогу прии́дут. А их тыщи четыре, а то и пять будет. Коль прии́дут на Москву не совладать нам.
– Надо к Отрепьеву Гришке, да к Юрлову подослать кого-нито с зельем, да опоить, пока не поздно, – угрюмо молвил Михаил Татищев.
– И то верно, – согласился князь Василий Шуйский.
– Но лучше подослать к ним надёжных людей, да ночью и свершить всё, – приглушённым голосом произнес Татев.
– С тем не умедлим, – немного поразмыслив, добавил князь Василий.
– Нам, братие, помыслити надлежит, как дале на Москве делу быти, – возвращая всех к главному вопросу, промолвил князь Василий Голицын.
– Ни дня помедлити не мочно! Заутря же, как зачнёт светать надоти сполох подымать, в набат ударить! – грозно молвил князь Куракин.
– Сполох то мы подымем, но сил маловато. Кремль-то стрельцы сторожат! – осторожно подметил Дмитрий Шуйский.
– Вот, братие додумал яз! Ноне под Москвою станом стоят новгородские дворяне да дети боярские. Их тысячи две – три сабель. А с боевыми холопами вдвое больше. И по слухам многие из них не хотят к воеводе Шереметеву и в поход на Крым, да на турка идти. Уж больно далеко от Новгородской-то земли до Крыма и моря Чёрмного. Вот энтих и надо к нам на помочь звати. Да поведати им, что де на столе царском вор сидит, а не законный государь! – высказал своё предложение Василий Голицын.
– Верно, князь Василий! И быти безотлагательно у тех новгородских воинских людей окольничему Мише Татищеву. Да уговорити их, да к нам на помочь привести.
Василий Шуйский на несколько секунд замолк, утёр краем рушника мокрую от пота лысину, отпил вина из чаши, оглядел внимавшее ему окружение, и, найдя взглядом Татищева, продолжил:
– Да сказывай оным, Миша, де вор-Расстрига посылает их походом на Крым, да на Туречину на прямую погибель. Штоб помыслили, де пои́дут на Крым, кто знает, когда возвернутся, да и возвернутся ль, – добавил Шуйский.
Татищев согласно склонил голову, беспрекословно готовясь отправиться в дорогу и выполнить приказание Шуйского.
– Не спеши, окольничий, – промолвил Голицын, – Князь Василий, Татищеву надлежит в дорогу с собою калиту с серебром ять, дабы «дворянских голов» новгородских одарить, ущедрить, да перекупить на нашу сторону. Не ровён час не пои́дут к нам!
– Да сказывай им, Миша, де послушаются табя, исчо награду и жалование получат, – добавил он, обращаясь к окольничему.
– И то верно, князь Василий, – согласился Шуйский. – Ты, Миша, поначалу ступай с моим постельничим в мою казнохранительную палату, да прими, калиту, што он дасть табе. А ты, Ерофей, – обратился он к своему слуге, – сопроводи окольничего, да выдай ему.
Татищев и постельничий с поклоном удалились.
– Ты, князь Борис, – обратился к Татеву Василий Шуйский, – как в Кремль взойдём, сразу ж посылай на звонницы холопи свои, да на Иван Великий сам подымись, и во все колоколы́ звоните, аки сполох и набат по всей Москве, пока яз не воспрещу вы.
– Всё сполню, князь Василий, – согласился Татев.
– Но како ж люд московский на бунт подбити? – задал самый важный вопрос Дмитрий Шуйский.
– Како, како?! Помыслити надо! – молвил Голицын и отпил вина.
– Ести таковой замысел! – произнёс негромко Василий Шуйский.
В покоях наступила полная тишина. Все заговорщики обратили взоры на князя Василия.
– Яко Татищев новгородских воинских людей к Москве приведéт, ты князь-воевода, – обратился Шуйский к Борису Татеву, – Тферские ворота в Скородоме откроешь. Людей там своих сей же час поставь. А следом и в Белом городе, и в Китай-городе врата растворишь и к моему двору новгородцев приведéшь. А от моего двора с Богом к Фроловским воротам[89] тронем. Здесь нужно на стрельцов нежданно напуск свершить, и ежели не побегут, то посечь их там-от. А дале ко дворцу Расстригу имать, а там… как Бог дасть. А как люд московский по набату дле Кремля соберётся, так выкрикнем: «Де ляхи и литва бьют государя!» И на ляхов чёрный люд напустим.
– Ну и хитёр ты, Василий Иванович! – качая головой, произнёс Василий Голицын и вновь отпил вина.
– Хитер ли, время покажет! – отвечал Шуйский.
– Не иначе быть табе государем, князь Василий, – произнёс князь Куракин.
* * *
В ту ночь страсть Димитрия к Марине в опочивальне молодой царицы была бурной, но скоротечной. Возможно, и Марина была несколько холодна, так как устала за день от навязчивых приёмов и поздравлений… Они мимоходом поцеловались в уста. Он лёг рядом, желая хоть недолго поговорить с ней, посоветоваться о делах. Надеялся, что она сама спросит его о чём-то. Димитрий некоторое время лежал с ней молча, обнимая её левой рукой за плечи. Но Марина развернулась спиной к нему, и, не шевелясь, стала дышать ровно и глубоко. Дмитрий тихо поднялся
