бы я его не любила, но он не сможет заменить мне ни Хассира, что так старательно пытается стать для меня хорошим отцом, ни Иссаи, моей первой за всю жизнь подруги, ни… Элисара. И пусть у нас с ним нет никакого будущего, пусть начало наших отношений окрашено негативными красками, он все равно мне дорог. Порочная страсть или что-то большее? Не знаю, но обязательно в этом разберусь.
От мыслей отвлек легкий стук в дверь, в которую, не дожидаясь моего ответа, вошла служанка с небольшим подносом в руках.
— Тиэ Лиэра, меня попросили отнести вам горячее молоко с медом и печеньем. Разрешите?
— Да, конечно, проходи! — мигом оживилась я.
Дождавшись, пока уже знакомая мне служанка, поставит на прикроватный столик поднос с вкусняшками и выйдет из комнаты, я нетерпеливо схватила первую попавшуюся печеньку, ароматно пахнущую какими-то сладкими специями, и, не церемонясь, целиком закинула ее в рот.
Пару секунд… и краткий миг блаженства от рассыпчатого теста и медово-горчичных нот. Подобное печенье я уже как-то пробовала в исполнении нашего повара, а значит, это какой-то местный традиционный рецепт, как пахлава или рахат-лукум в Турции.
К стакану с молоком я приступала не так охотно. Признаюсь честно, с самого детства ненавидела его вкус, но тут понадеялась, что мед как-то сгладит общую картину. Зря. В другом мире молоко все так же оставалось молоком, пусть и отличал его легкий голубоватый оттенок. Молочно, сладко, еще и горечь какая-то на языке чувствуется.
Не допив и половины, я с большим удовольствием вернулась к печенью.
Понять, кто одарил меня такой приятностью перед сном, не составило труда. Да и кому, кроме как Элисару, вообще это нужно?
Не оценить сей заботливый жест я просто не могла. На губах привычно появилась не так давно знакомая мне улыбка: «дура-дурой», а в животе робко вспорхнули первые бабочки. Последних я постаралась сразу задавить дихлофосом здравого смысла, напомнив, что мужчину для влюбленности мы выбрали совершенно неподходящего, но то ли бабочки были закаленные, то ли дихлофос неподходящий, но противное чувство подступающей влюбленности и не собиралось уходить.
Так я и засыпала с противно колотящимся сердцем, треклятыми бабочками в животе и сумбурными мыслями.
Если б я только знала, что это только начало…
Глубокая ночь. Лиловый свет луны робко пробирается в комнату, слегка освещая окружающее пространство и придавая ему определенную мистическую атмосферу. Впрочем, мне не до этого. Трудно дышать. Жар, раскаленной волной проносится по телу, и кажется, что по венам кипя и пенясь, бежит обжигающе горячая лава.
Сердце стучит так, что слышно даже в ушах.
Надо встать…попить воды…Не могу…
Через полчаса от жара не осталось и следа. На место него пришел ужасный озноб. Меня трясло как карманную собачонку, пока я, хныча, закутывалась в одеяло. Что же это такое, неужели я чем-то заболела? Не хочу…
Увы, когда еще через какое то время я начала задыхаться, скребя ногтями по горлу в попытке сделать хоть вдох, пришло понимание: так заболеть невозможно. Меня отравили.
До конца осмыслить это я не смогла: от явного недостатка кислорода голова начала мутнеть, перед глазами поплыло. Кажется, я даже куда-то ползла, недолго правда. Удар о холодный пол окончательно выбил весь воздух из груди.
Ужас и чувство беспомощности смешались в удушливую волну. Слезы сами хлынули из глаз. Я не хотела умирать. Я не хотела ТАК умирать.
Когда в груди начало жечь так, что хотелось кричать, дверь в комнату неожиданно открылась, чтобы пропустить гибкую фигуру дяди.
Это последнее что я видела, прежде чем потерять сознание.
Во тьме было хорошо: ничего не болело, ничего не беспокоило, жаль только продлилось это состояние недолго.
В сознание возвращалась урывками. Помню, как меня трясли, будто я тряпичная кукла. Помню отчаянный шепот:
— Дыши, хорошая моя, только дыши!
Помню, как в рот заливали нечто небольшое, склизкое и прилипающее к языку и небу. В голове сразу возник образ маленького осьминога, что всеми восемью щупальцами цеплялся за гортань, не желая быть съеденным. Образ получился столь ярким, что заставил щедро поделиться своим глубоким внутренним миром с окружающей действительностью.
На очередную попытку напоить меня чем-то мерзким я взмахнула рукой, с удовольствием слыша звук разбитой склянки. Дышать я все еще не могла, но позволить залить в себя ЭТО тем более.
— Лиэра, это уже третий антидот! Если ты, маленькая мерзавка, сейчас же не выпьешь его и помрешь у меня на руках, я тебя с того света достану, ты меня поняла?! — странным севшим голосом прошипел Элисар, суя мне под нос очередную склянку. И столько в его интонациях было паники и ужаса, так нехарактерных этому мужчине, что я даже не сопротивлялась очередной порции отвратительного зелья. А после мне тщательно зажимали рот, так как «осьминожку» желудок всеми силами отвергал, не желая, чтобы такая гадость в нем находилась.
Потом я опять теряла сознание от удушья, и ненадолго приходила в себя от воздуха, что поступал в мои легкие с поцелуем. Хотя нет, скорее с воздушным дыханием.
Не знаю, сколько длилось это сумасшествие, но очнувшись в очередной раз, я осознала, что сердце прекратило свой бешенный бег и бьется спокойно и размерено, а воздух я вдыхаю САМА.
Дверь в мою ванную тихо открылась, и оттуда вышел Элисар с мокрой головой. Выглядел мужчина, откровенно говоря, не очень: бледный, с синяками под глазами, рыжие волосы спутаны и торчат в разные стороны…
— Выглядишь отвратительно, — с хриплым смешком поведала я, ужасаясь тому, как сипит мое горло.
— Видела бы ты сейчас себя в зеркало, — не остался в долгу мужчина, в глазах которого отразилось невероятное облегчение.
Хотела сказать что-то еще, но неожиданно навалилась такая усталость, что стоило на секунду закрыть глаза, как провалилась в глубокий сон.
Ну что ж, видимо мои похороны временно отменяются…
Часть 18. Ныряя в темный омут страсти с головой, будь готов к тому, что ты легко можешь…утонуть
Дни, после моего неудавшегося отравления, потянулись бесконечной вереницей одного и того же. Я постоянно спала, иногда что-то ела, и то кормил меня супчиками и кашками с ложечки Элисар, так как сил не было даже подняться с кровати. Стоит ли говорить, как в такие моменты страдала моя гордость?
Мужчина был рядом всегда: когда я засыпала, когда просыпалась. Чего уж там, даже в уборную первые дни он доблестно относил меня на руках, так как ноги меня держать категорически отказывались. Впрочем, стоило мне почувствовать себя лучше, как в комнату сомнительного,
