— Через полчаса, если не будет других приказаний, проследуете к выходу из аэровокзала, сядете в рейсовый автобус и поедете... Куда глаза глядят поедете. Мы будем рядом и, когда убедимся, что за вами нет слежки, подберем вас.
— Тогда я пошел?
— Идите.
На ватных ногах Иван Иванович прошел к указанному месту, встал, навалившись спиной на стенку, и, как велели, осклабился. По сторонам он не смотрел. Все происходящее вокруг его не волновало. Его интересовали только цифры минут на электронном табло, от которых он не отрывал взгляд.
— Пугало на месте, — доложили Первому. И тут же доложили еще:
— Лампас вошел в здание.
Петр Семенович шел по холлу аэровокзала. Первый этап операции прошел очень гладко. Никто не опоздал, никто не отклонился от предписанного ему маршрута, слежки не было. Осталось пройти паспортный и таможенный контроль. Первым переступить барьеры ограждений и переступить государственную границу должен был Петр Семенович.
Генерал не спеша двигался к стойке регистрации, внимательно оглядываясь по сторонам. И потому почти не смотрел вперед. А когда посмотрел...
Когда Петр Семенович посмотрел вперед, он остановился. Словно налетел на невидимую преграду. Словно с ходу расшиб о ее прозрачную броню лицо. Потому что его лицо изменилось до неузнаваемости.
Возле стойки регистрации, прислонившись к стене, стоял гражданин Иванов! И издевательски улыбался.
Наверное, все прочие проходящие мимо пассажиры посчитали бы, что гражданин Иванов улыбается идиотски. И сам он весь какой-то малость странноватый. Но ведь случайные пассажиры не знали, что этот странноватый на вид гражданин умеет стрелять с двух рук и без промаха попадать в чужие головы. Что этот гражданин ухлопал людей больше, чем стоит сейчас возле стойки регистрации!
Петр Семенович не мог воспринимать гражданина Иванова адекватно. Хотя бы потому, что он стоял здесь, в аэропорту, на пути генерала Петра Семеновича.
Как он здесь?!
Откуда он узнал?!
Что он собирается делать?!
Иван Иванович ничего не собирался делать. Он стоял, улыбался и держал руку в правом кармане. Как ему велели.
«Ну зачем, зачем, зачем он здесь?!» — звучал в голове генерала один-единственный, но самый главный вопрос.
Убить его?
Но тогда почему он не стреляет?
Арестовать?
Но тогда где группа захвата и понятые?
Воспрепятствовать его выезду за границу?
Вполне может быть. Это более похоже на правду. Просто не пустить за границу. Чтобы не дать возможности генералу запустить руку в известные ему банковские счета. Чтобы запустить ее потом туда самому!
Вот он, ответ на все вопросы!
Гражданин Иванов охотится за партийным золотом! Всегда охотился! Все это время охотился! И убивал людей, посягавших на его богатство. Гражданин Иванов охранял швейцарский сундук с золотом, который, как считал он, принадлежит ему! И значит? И значит, он будет охранять его любой ценой. И будет стрелять!
Петр Семенович резко развернулся и пошел в противоположную той, куда направлялся, сторону. Пошел к выходу.
Путь через границу был заблокирован. Был заблокирован непонятно откуда взявшимся гражданином Ивановым.
Десятки глаз и две видеокамеры проследили путь Лампаса от стойки регистрации к выходу. И еще пять пар ничего не понимающих глаз его бойцов.
Почему генерал вдруг передумал? Вдруг решил вернуться?
Почему?!!
Капитан Борец быстро встал с кресла, где ожидал своей очереди к прохождению регистрации, и пересек зал поперек траектории движения генерала. Возле генерала он споткнулся и случайно, но довольно болезненно, задел его плечом.
— Извините, ради Бога! — сказал он.
— Человек у стойки, — скороговоркой ответил ему генерал. — Проследить. Если один — взять. Доставить ко мне на дачу. И допросить. Ключи от машины и дачи в урне на входе. Я — у себя.
Генерал вышел на улицу, подошел к урне и бросил в нее скомканный авиационный билет. Вместе с ключами от дачи.
Генералу ничего не оставалось, как вернуться на свое рабочее место. Где стены помогали. И переждать опасность в хорошо укрепленном командирском блиндаже. Отправив на передний край, на разборку и выяснение ситуации рядовой состав. На который все и свалить, если гражданин Иванов представляет не себя, а чьи-то играющие против генерала силы. А если себя, то допросить и шлепнуть. Потому что больше его терпеть невозможно!
Спустя три минуты после ухода генерала к урне подошел капитан Борец и, случайно уронив в нее авторучку, поднял. Вместе с ключами.
Еще через двенадцать минут из здания вокзала вышел гражданин Иванов. И пошел к автобусной остановке. Следом за ним двинулись четыре держащиеся поодиночке фигуры.
— Пугало садится в рейсовый автобус в сопровождении «чужих», — доложили Первому. — Что делать с «чужими»? Сообщите, брать ли «чужих»?
— Отставить брать! «Чужим» не препятствовать. Организовать сопровождение автобуса. Наблюдателей ближнего круга убрать! — распорядился Первый.
В стороны от автобуса разошлись несколько неприметных мужчин.
— Но они же возьмут его! — удивился майор Проскурин.
— Пусть берут, — сказал генерал Трофимов.
— И убьют...
— Очень хорошо, что убьют. Если они его убьют, мы получим дополнительный аргумент в борьбе против фигуранта. И получим возможность подчинить его своей воле. Потому что против убийства прокурор возражать не сможет. Против чистой воды уголовщины никакие связи не помогут. Нам желательно прямое преступление. Нам нужно это преступление.
А Иванов... Иванов свое дело сделал. Иванова можно выводить из игры. Лучше чужими руками...
Глава семьдесят первая
Иванов Иван Иванович уже четвертый час катался на городском транспорте. По определенному ему маршруту «куда глаза глядят». Вначале его глаза глядели в сторону центра. Потом на север. Потом на юг.
Иван Иванович садился в автобус, выходил из автобуса, перебирался в троллейбус, из него в трамвай и снова в троллейбус. И во все эти троллейбусы, автобусы и трамваи садились его старающиеся оставаться невидимыми спутники. Если трамвай был двойной — они садились во второй вагон, когда Иванов ехал в первом. Или в первый. Если он облюбовывал второй. В автобусах-гармошках они устраивались в дальнем от Иванова конце салона. Но во всех случаях, где бы ни находились, они очень внимательно отсматривали окружающих пассажиров, чтобы не пропустить дважды мелькнувшее лицо. Потому что дважды мелькнувшее лицо могло свидетельствовать о слежке. Но такие лица не мелькали. Только разные лица. Разные мужские, женские и детские лица уже четыре часа подряд.
