август у кузины Сондры. В конце июля она сама уехала, хлопнув дверью и накричав на мать: чего только они в сердцах не наговорили друг другу.
До недавнего времени она думала, что мать неправа, хотя камень этот всё равно лежал на плечах, как тяжкий груз. Милли очень хотела бы, чтобы всё вернулось на круги своя. Хотела бы сейчас особенно сильно, потому что не Энрике и не обида на мать заставили её в последнее время задуматься малость больше о своей неправоте и о том, что менять что-то действительно нужно.
Она вспомнила синие глубокие глаза, огромные руки, сжавшие её невообразимо больно — и его голос. «Мы всё сделаем как надо».
— Я хочу сказать, — тихо произнесла Милли, — что мама была во всём права.
— Дочка.
— Я… — она вздохнула. — Я тогда наделала много глупостей, да и раньше тоже.
— А что сейчас отбило охоту их делать, м? — она услышала смешинку в отцовском голосе.
— Может, я просто выросла? — улыбнулась она, пытаясь отогнать призрака со страшными глазами из своей памяти.
Вдруг отец сказал:
— Слушай, детка. А может быть, ты приедешь завтра к нам? Мы вернёмся домой, так что сможем поговорить. Встретимся за завтраком. Мама будет рада, серьёзно.
— Правда?
— Да, да. И будет что отметить, если Линда возьмёт серебро.
Оба рассмеялись, и Милли почувствовала, как в груди становится легче пёрышка, и даже дышится теперь вольнее. Счастливо улыбнувшись, она пробормотала, утерев прослезившиеся глаза:
— Спасибо, пап. Я люблю вас. Скажи это маме. Скажи, что я приеду завтра.
— Без проблем, — сказал он. В трубке зашумела толпа. Милли поморщилась: отца теперь было не так хорошо слышно. — А кстати, ты сейчас в колледже?
— Нет, мы с Сондрой гостим у однокурсницы в… э-э-э… — Милли поморщилась и потёрла лоб. — В Смирне. Да, точно. В Смирне.
— В Смирне? — удивился он и кашлянул.
— Угу. А что?
— Да нет, ничего такого, — он задумчиво запнулся. На заднем плане Милли услышала неразборчивый громкоговоритель. — Просто я помню, что на побережье осенью было неспокойно когда-то. Несколько лет назад…
— В каком смысле неспокойно?
— Точно не скажу, не вспомню просто. Может, почитаешь об этом, если тебе интересно. О, вот и Линда! Что ж, детка, до завтра?
— До завтра, пап! — с энтузиазмом сказала Милли. — Вперёд-вперёд, юная гимнастка!
— Да-а-а, вперёд-вперёд! Целую!
— Целую, пап! Пока!
— Пока.
И они разорвали связь.
5
Такси приехало около трёх, и Оливии пришлось неловко извиняться перед друзьями из-за отъезда. Сондра толкнула Милли плечом и улыбнулась:
— Это из-за Ричи. Вот же ревнивая сучка.
— Что? — переспросила та, словно очнувшись из глубокой прострации.
Кузины проводили Оливию глазами, пока та садилась в такси. Сондра скривилась:
— Говорю, что она ревнивая сучка. Я не виновата, что парень сбежал от неё в тот же вечер.
— Если бы он любил её, он бы не сделал то, что сделал, — спокойно ответила Милли и перевела взгляд на Конни.
Привалившись плечом к деревянной балке, подпиравшей крышу террасы, та задумчиво смотрела, как уезжает одна из её лучших подруг. И в какой-то момент Милли почудилось, что Констанс испытывает… облегчение?
Недоверчиво посмотрев на Стейси-Энн, Милли увидела, что та тихонько болтает с Тейлором, накручивая на палец светлый локон. Сам же Тейлор отвечал ей с неохотой и беспокойно косился на Конни.
— Как думаешь, — улыбнулась Сондра, заметив взгляд кузины, — чем закончится сегодняшняя вечеринка и кого всё же отымеет мистер Омега Бета Кси?
— Тейлор — хороший парень, — вдруг сказала Милли. — Он не такой сволочной, каким хочет казаться.
— О, так ты тоже в его команде?
— Я в команде адекватных людей, — снисходительно пропела она. — Кстати, ты не знаешь, куда на самом деле делся Ричи?
— Понятия не имею, — сказала Сондра прежде, чем зайти в дом. — Мы с ним не говорили после Луна-парка. Он просто куда-то испарился, только и всего.
— Ты пыталась позвонить ему?
— Я? Нет. Зачем мне это?
— И правда, зачем, — повторила Милли, вновь посмотрев на Констанс.
Прямая и странно чопорная, с гладко убранными в узел рыжими волосами, холодная, точно вдовствующая королева, она смотрела на дорогу, хотя такси уже уехало, и так глубоко погрузилась в свои мысли, что вздрогнула, когда Тейлор подошёл к ней и положил руку на плечо.
— Хэй, пойдём внутрь? Холодает.
— Теперь нас стало меньше. Нечестно! — надулся Карл.
— Да брось, Ливи была скучной заучкой, — хмыкнул Чед. — Кстати, Конни, ты будешь не против, если мы вечерком немножко пошумим?
— В плане чего?
— В плане музыки, конечно, балда ты этакая.
Констанс покачала головой и вместе с Тейлором и Карлом ушла в дом, напоследок бросив:
— Только не так, чтобы старуха по соседству вызвала копов.
— А иначе какая это вечеринка?! — прокричал ей вслед Чед и с ухмылкой показал средний палец. — Господи, я и не знал, что она такая дёрганая дура. Может, мы и зря поехали сюда. Скучно же, как в гробу.
Милли усмехнулась, положив локти на широкие деревянные перила. Чед встал рядом, вынул скрутку.
— Зажигалка есть? — спросил он. — Я свою в тачке оставил.
Милли молча сунула руку в карман джинсов, вынула дешёвую «Зиппо», дала прикурить. Чед затянулся, держа сигарету большим и указательным пальцами и раскрыв веером остальные. На мизинце у него Милли заметила небольшое чёрное кольцо.
— Хочешь?
— Не откажусь.
Она взяла скрутку и затянулась дымом, затем выпустила его сквозь узкую щёлочку между губ — и хитро улыбнулась.
— Ну, чего у тебя, — сказала она, хорошо изучив, что Чед — тот ещё жуткий сплетник и заноза в заднице, но если у кого и есть интересные новости, так это у него. — Выкладывай.
— О чём ты? — спокойно спросил Чед. Милли затянулась снова и передала ему сигарету. — Не имею ни малейшего представления.
— Ты думаешь, я слепая идиотка? — Милли толкнула его в бок. — Давай же, Чед, колись, засранец ты накуренный. Вижу, как тебя распирает.
— Может быть, — хмыкнул он и прищурился, глядя на осеннее яркое солнце, позолотившее рыжие кроны деревьев. Затем Чед стряхнул пепел в траву. — Ладно. Думаю, тебе будет это очень любопытно. Хочешь взглянуть на кое-что любопытное про нашу железную леди?..
Милли широко, недобро улыбнулась. Это была та новость, которую ей было бы действительно интересно узнать. И она ответила:
— Не откажусь.
6
В семь Хэл поднялся на крыльцо многоквартирного дома в Пембруке, пригороде Мыса Мэй. Он одёрнул широкую, мягкую красную рубашку, заправленную под ремень в кожаные чёрные брюки. В расстёгнутых две пуговицы выглядывал круглый вырез его белой нательной майки. Тонкая дублёнка из тёмно-коричневой замши, отороченная коротко стриженым овечьим мехом по воротнику-стойке, была
