литературе, вплоть до последних тезисов Болотова по вопросу о filioque, и в результате я с полной очевидностью пришел к выводу, что фотианство ἐκ μόνου τοû πατρός есть неправославное новшество, потому что господствующим у Отцов было либо διὰ πατρός, либо filioque… (и, само собою, «от отца исходящего» в Символе оставляет вовсе открытым этот вопрос, потому что его тогда не было). Это признано и Болотовым в тезисах, и здесь нечего ломиться в открытую дверь против ретушеров как епископ Сильвестр, частью митрополит Макарий. И по существу я пришел к заключению, что filioque истина, и во всяком случае третья ипостась в исхождении, связана не только с первой (что и утверждает однобоко Фотий), но и со второй. Излагать все сложные пути мысли здесь не стоит, для Тебя и не нужно, но и у Тебя, помимо небрежных и враждебных слов о «католическом богословии», в Твоей метафизической схеме А – В – С третий член С оказывается непосредственно связан с вторым и лишь посредственно с первым, т. е. тоже выходит διὰ или filioque (что, по существу, одно и то же, разнится лишь в оттенках мысли). Это между прочим. Во всяком случае, помимо отношения к католичеству, в этом вопросе, как богослов и метафизик, я «филиоквист», если выразить это в грубых и условных терминах. Во всяком случае, фотиевское ἐκ μόνου τοû πατρός противоречиво и неправославно, а все дальнейшее фотиевское богословие не прибавило ни одного существенного аргумента к спору, кончая Марком Ефесским и Схоларием.
V
Но это все не важно, т. е. мои мнения, theologumena и philosophumena, я себе цену теперь знаю и знаю предельный внутренний вес своих мнений, и, кроме того, столько раз менял их во время своих многочисленных идейных романов и все продолжаю менять, что и сам не имею полного доверия к прочности своих мнений (боюсь даже, что твердость их не выдержит испытания Твоей критики), и постольку, поскольку я опираюсь на свои мнения, я всегда допускаю возможность увлечения и обольщения. Но важен догматический факт, обнаружение которого во всей силе было для меня настоящим открытием, давшим мне церковный фундамент для моих догматических домыслов, и лицо к лицу перед этим фактом я и Тебя хочу поставить, требуя от него того или другого ответа. Факт этот Ферраро-Флорентийский собор 1438/39 г., представляющий собой подлинный – осьмой – Вселенский собор, властно, Духом Святым, изрекший ряд первостепенных догматических определений (о filioque, о папском примате и проч.). Собор этот не только оклеветан так бессовестно и нагло, как умели это делать византийцы, обучившие этому и наших богословов, но просто изглажен даже из книги времен, как будто его и не было (а был какой-то съезд мошенников Исидора, Виссариона с папой во главе, побежденный, однако, доблестью Марка Ефесского), и с ним можно не считаться. И потому, повторяю, и для меня явилось настоящим открытием, когда я увидал, что это был никем не оспоренный, а только оболганный безбожно настоящий Вселенский собор. Насколько для меня это было возможно, я всматривался и вчитывался во все его черты, его деятели стали для меня конкретными историческими личностями, те сочинения их, которые напечатаны в патрологии Migne, я прочел до строки и говорю это с полным убеждением. Это был настоящий Вселенский собор и по полноте представительства всех церквей, и по серьезности, достоинству и продолжительности своих работ и даже по полному почти единогласию своих решений, подписанных всеми участниками, кроме Марка Ефесского, последовавшего в этом, как справедливо говорили на соборе, примеру непокорных церкви Ария, Нестория и под. Вообще эта фигура представляет собой смесь Антония-Иллариона и Илиодора. Истерик, даже эпилептик и демагог, сначала он пытался держаться на подложности якобы свято отеческих текстов, но когда был разбит, перестал ходить на заседания, где должен был быть дан ему ответ, вовремя заболевши своим то <1 гр. нрзб.> и все стремился бегать домой, а на последнем совещании греков, после двухлетнего почти соборования с латинами, провозгласил, что они еретики, с которыми нельзя иметь общения, тем не менее обещал императору подписать акт собственных постановлений, но по возвращении, а на самом деле принялся немедленно за илиодоровскую демагогию против собора. И хватает еще совести говорить о насилии над греками, когда даже за бунт против собора к нему не было применено мер церковной дисциплины. Вообще эти антониевские разговоры, типичные для греков, о подкупе, насилии со стороны папы и императора (который будто бы запретил Марку являться на заседания как непримиримому спорщику, а между тем он на самом деле сам удрал) страшно преувеличены, особенно если сравнивать, под каким давлением той или другой партии при дворе проходили Вселенские соборы, что не мешало им, как и Флорентийскому, явиться Таинством веры. Да, нет основании отрицать значение Флорентийского собора как акта властного провозглашения церковной истины, и позднейшие отвержения его на частных соборах совершенно не имеют силы, иначе бы давно уже ничего не осталось и от первых Вселенских соборов, я думаю, что и Ты не будешь спорить: Вселенские соборы есть таинство, совершенное совокупностью епископов всех церквей, оно не может быть упразднено епископами в отдельности. Да кроме того, были многие из греков, защищавшие унию горячо, искренно и страстно, пришедшие к ней после колебания и борьбы. Ведь греки ехали на собор (особенно, по-видимому, Марк) с легкомысленной самоуверенностью, что они латинян раскатают, вовсе не принимая их догматов (так было и с Виссарионом и с Георгием Схоларием и др.), но, раз принято было решение вопроса вручить Вселенскому собору, нельзя свое личное мнение не подчинить этому решению. На соборе был цвет византийского богословия и науки, так что он был настоящий и решительный. Греки отвергли собор уже после падения Византии, когда совершенно осатанели в латинофобстве, тоже последовали сделать и «восточной патриархи» (и тогда уже только церковно-исторические статисты, как и теперь), а в Москве мальчишка князь (двадцать лет) Василий Темный просто арестовал Исидора и все. Такими средствами не может быть упразднен Вселенский собор, который требует себе признания и подчинения хотя бы через пятьсот лет. Греки, а вместе с ними и мы и вся восточная церковь совершили клятвопреступление, так как при совместном совершении литургии после собора обе стороны перед Св. Дарами дали обет сохранить ему верность. Если до этого собора (не считая Лионского) в схизме можно было считать повинными обе стороны, то теперь схизматики – мы, восточная церковь. И этот грех влечет за собой неотвратимое наказание, – пала Византия, а вместе с ней оскудела восточная церковь. Теперь пала наша Византия
