своих притязаний.
— Я не могу выгнать тебя, но не хочу и его терять. Оставайся у нас, что уж там считаться, кто кого кормит, — предложила Чунь-тао. — Согласен? — Услышав, что у Ли-мао заурчало в животе, она встрепенулась. — Мы с тобой совсем заболтались. Ты ведь голоден, а я даже не спросила, что ты хочешь есть.
— Все равно. Все, что дашь. Со вчерашнего вечера у меня маковой росинки во рту не было.
— Подожди-ка, я сбегаю куплю чего-нибудь.
Она выскочила за двери и у навеса встретилась с Сян-гао; тот был в прекрасном расположении духа, весь сиял.
— Чему ты радуешься? — спросила Чунь-тао. — И отчего вернулся так рано?
— Сегодня у меня удачный день. Среди бумаг, которые ты принесла вчера, я откопал пачку донесений минскому[118] императору. Донесения написаны каким-то корейским князем. За каждое из них мы получим юаней по пятьдесят. Я уже оставил несколько штук у скупщиков. Посмотрим, сколько за них дадут, тогда продадим и остальные. Есть две бумаги из дворца Дуаньминдянь — с печатями императора. Знатоки говорят, что эти бумаги — времен Сунской[119] династии, и дают за каждую по шестьдесят юаней, по я боялся продешевить, хотел с тобой посоветоваться. — Сян-гао развернул синий лоскут и показал старинные документы. — Вот, посмотри!
Чунь-тао взглянула на бумагу.
— И что в ней ценного? Разве что печать. — сказала она разочарованно. — Бумага, на которой пишут иностранцы, и та светлее. Видать, господа во дворце разбираются в этом деле не лучше меня.
— И слава богу! Если б они хорошо разбирались, мы не могли бы зарабатывать. — Сян-гао завернул бумагу в лоскут. — Так-то вот, женушка…
Чунь-тао бросила па него недовольный взгляд.
— Сколько раз я тебя просила… — проворчала она.
Но он, словно ничего не слыша, продолжал:
— Ты тоже вернулась рано. Значит, и у тебя день удачный?
— Я купила корзину такой же бумаги, как вчера.
— Ты ведь говорила, что там ее целый воз.
— Говорила. Но сегодня всю бумагу отвезут на рынок в Сяоши. Там ее будут продавать на кульки для земляных орехов.
— Не огорчайся. Мы сегодня хорошо заработали. И домой вернулись рано. В честь этого можно вечерком, когда спадет жара, прогуляться по Шичахаю.
— Гулять мы сегодня не пойдем: у нас гость. — Чунь-тао откинула занавеску и кивнула Сян-гао: — Иди сюда.
Сян-гао вошел в комнату.
— Мой бывший муж… Мой напарник, — представила друг другу мужчин Чунь-тао…
Оба они сконфузились. Воцарилась тишина. Даже мухи на окне перестали жужжать.
— Как тебя зовут? — наконец спросил Сян-гао — только для того, чтобы что-нибудь сказать.
Ли-мао ответил. Завязался разговор.
— Ну, я пойду в лавку, — обратилась Чунь-тао к Сян-гао. — Ты ведь тоже проголодался. Хочешь лепешек?
— Не хочу. Оставайся, я сам схожу.
Но молодая женщина подвела его к капу и сказала с улыбкой:
— Нет, уж ты лучше займи гостя.
Мужчины остались одни. Если бы Чунь-тао не познакомила их, дело, чего доброго, могло кончиться кровопролитием; Ли-мао, хотя и калека, мог бы задушить Сян-гао, который был значительно слабее его физически. И уж во всяком случае, будь у него винтовка, он мог бы одним выстрелом прикончить соперника.
Ли-мао рассказал Сян-гао, что отец Чунь-тао считался в деревне человеком зажиточным, имел целый цин[120] земли. Отец Ли-мао работал у него. Ли-мао уже тогда был метким стрелком, и отец Чунь-тао, опасаясь, как бы он не ушел в армию, выдал за него дочь в надежде, что тот станет его верным телохранителем. Сян-гао слышал об этом впервые. Ли-мао сообщил ему также, о чем он разговаривал с Чунь-тао, и тут они подошли к вопросу, который волновал их обоих.
— Вы — законные супруги, а я должен уйти, — с болью в сердце произнес Сян-гао.
— Нет, мы с ней уже давно расстались, — возразил Ли-мао. — Да и куда я теперь гожусь? Прокормить ее не смогу! А вы все время вместе, зачем же вам расставаться? Лучше я пойду в дом инвалидов. Может, тут все же есть такие? По рекомендации туда можно легко попасть.
Сян-гао был глубоко поражен этими словами. «Надо же, — подумал он. — Солдаты обычно люди грубые, нахальные. А этот не такой».
В глубине души он, конечно, только и мечтал, чтобы Ли-мао ушел, но тем не менее принялся его отговаривать, пытаясь не обнаружить своего желания.
— Это несправедливо! — говорил Сян-гао. — Я не могу отобрать у тебя твою жену. Да и ты не согласишься ее уступить.
— Я дам ей развод или напишу купчую па твое имя, — ответил Ли-мао, силясь улыбнуться.
— Развод? Но ведь Чунь-тао ни в чем не провинилась — зачем же ее позорить? А с купчей тоже ничего не получится. Все, что здесь есть, — принадлежит ей, у меня денег нет.
— Не надо мне никаких денег.
— Чего же ты хочешь?
— Ничего.
— Тогда зачем купчая?
— А вдруг завтра кто-нибудь из нас раздумает. Нет, уж давай сделаем все, как положено. Порядок есть порядок.
Немного погодя возвратилась Чунь-тао с покупками. Увидев, что мужчины мирно беседуют, она обрадовалась.
— Нам нужен помощник, — сказала Чунь-тао. — Брат Ли не может ходить, пусть сидит дома и сортирует бумагу. Я буду, как и прежде, собирать ее, а Сян-гао — продавать. Организуем торговую компанию.
Ли-мао был голоден, как волк, и когда Чунь-тао подала лепешки, он тут же набросился на них, не дожидаясь, пока остальные усядутся.
— Торговую компанию? А капитал где взять? — спросил Сян-гао.
Чунь-тао удивилась:
— Так ты против?
— Нет, не против. — Сян-гао хотел что-то добавить, но промолчал.
— Я вам не компаньон, — уныло протянул Ли-мао, который догадался, что на уме у Сян-гао. — От меня никакой
