взгляд. Я остро почувствовала, что нам здесь не место, но уйти уже просто не могла. Златка рядом со мной горестно вздохнула и плотнее закуталась в шаль, словно замерзла.
– Радимушка, – пробормотала она, – не брани его. Не надо.
– Нет, Злата, – Альгидрас посмотрел на жену Радима, застывшую за моим плечом. – Я виноват по вашим законам. Я должен понести наказание. Радим, прости, что это… при людях князя. Но это не ждало два дня. Только… не измена это. Что иное, но не измена.
Радим вскинул голову и посмотрел в дощатый потолок.
– И что мне с тобой делать? – пробормотал он словно самому себе.
– По вашим законам, – начал Альгидрас, будто отвечал урок, – позорный столб или поруб.
– Ишь ты, – снова разозлился Радим и, быстро шагнув вперед, развернул Альгидраса к себе, схватив за плечо. – Законы наши знаешь! Выучил! Заноза ты… сказал бы где, да девки тут. Столб? Ох, как давно мне хочется. Только тебя ж первый удар надвое перешибет. А вполсилы мне Свирь не простит. Закон-то для всех один. Убирайся с глаз!
Радим с силой оттолкнул Альгидраса. Тот покачнулся и, глубоко вздохнув, развернулся к двери.
– Куда собрался?! – рявкнул Радим, стукнув кулаком по стене. Посуда на полках зазвенела.
Альгидрас молча развернулся и застыл на месте, никак не комментируя переменчивость приказов.
– Радимушка, – Злата ловко поднырнула под руку мужа и с силой обвила свои плечи его рукой, – мне помощь в сенях нужна. Миролюб не справится. Мы сейчас на стол соберем, поужинаем, а потом вы уже все решите.
И Радим, суровый воин, который только что чуть не проломил стену ударом кулака, крепко прижал к себе жену и, не сказав ни слова, вышел с ней в сени мимо застывшего как изваяние побратима. А я поняла, что Злата потому и передумала уходить: знала – скоро настанет момент, когда кроме нее никто не сможет разрешить ситуацию так, чтобы никому из мужчин после не пришлось жалеть о содеянном. И Радим позволил ей остаться, потому что ему нужно было, чтобы кто-то его остановил и уберег от того самого последнего приказа, после которого уже ничего нельзя будет исправить.
Дверь тихо затворилась, и я перевела дух. Альгидрас покрутил головой, словно разминая шею, потер лицо руками и, отыскав взглядом лавку у стены, опустился на нее без сил. Его руки дрожали. Я почти физически почувствовала его опустошенность. Он сцепил руки в замок и поднял взгляд на меня.
– Что значит «позорный столб»? – спросила я, хотя хотела сказать что-нибудь подбадривающее.
– На площади у западных ворот столб есть. Видела?
Я кивнула, вспомнив высокий столб, который стоял посреди площади. Я обратила на него внимание, еще когда мы в первый раз шли с Добронегой на обряд погребения. Но тогда не придала ему особого значения. Ну столб и столб.
– И что там делают?
– Двадцать ударов кнутом. Или больше, если воевода решит.
– Шутишь? – я почувствовала, как сердце застучало в горле. – Его на самом деле используют для наказаний?
Альгидрас рассеянно кивнул.
– А кто… – я сглотнула, – наказывает кто?
– Любой может. Обычно тот, кто обижен виновным.
– Но двадцать ударов – это очень много. Радим не позволит тебя… так, – прошептала я, не желая верить в происходящее.
– Радим – подневольный человек. Он не всегда делает то, что желает. Я ослушался прямого приказа воеводы. Здесь князь, а я подверг сомнению власть Радимира в Свири. – Он вздохнул и расшнуровал ворот куртки, под которым все еще виднелась повязка. – Все должны подчиняться законам, – изрек Альгидрас как аксиому.
Я почувствовала, что начинаю злиться. То ли он так натурально прикидывался идиотом, то ли был им на самом деле.
– Посмотри на себя! – взорвалась я не хуже Радима. – Ты ранен, ты… да ты вдвое меньше любого воина дружины. Ты хоть понимаешь, что с тобой будет после двадцати ударов кнутом?! Ты в себе вообще?
Альгидрас замер, вжавшись в стену, а потом помотал головой и нахмурился.
– Ты злишься сейчас, – это не было вопросом. – Ты злишься, и тебе страшно. За меня?
Я нервно усмехнулась, передернув плечами.
– Тебя смущает, что я волнуюсь за тебя? Так я вообще человеколюбива.
– Нет. Не то. Ты… это странно.
И тут меня осенило:
– Ты почувствовал мои эмоции?
Он снова нахмурился.
– Неважно.
– Еще как важно!
Я метнулась к скамье и схватила Альгидраса за руку. Его руки были горячими в отличие от моих. Он с недоумением посмотрел вниз, потом на меня и открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не дала ему такой возможности:
– Что-то изменилось! Понимаешь? И я не знаю почему. Я сегодня видела прошлое. Тебя и Всемилу. А еще ты тоже можешь меня чувствовать. Не смей отрицать! Я видела.
Последние слова я прошептала ему в ухо, склонившись так близко, что почувствовала, как мокрая прядь его волос скользнула по моему виску. Альгидрас замер изваянием и даже, кажется, перестал дышать. Я попыталась сосредоточиться на его эмоциях и… не почувствовала ничего.
– Так. Стоп! Что ты сейчас сделал?
– Ничего, – выдохнул Альгидрас.
Я, отклонившись, посмотрела в серые глаза.
– Что? Ты? Сделал? Это важно. Я пытаюсь понять, как это работает. Почему я ничего не чувствую сейчас?
Альгидрас наморщил нос и посмотрел на огонь в печи, а потом перевел взгляд на меня и отчеканил:
– Тебя удивило, что ты почти на моих коленях, а я спокоен?
Странно, но в этот раз его акцент не был настолько заметен, как в моменты, когда Альгидрас оправдывался или волновался. Он говорил тихо, но очень четко и спокойно. Я выдохнула и отстранилась. Он улыбнулся, а я едва не закипела.
– Ты можешь ответить по-человечески? Я сегодня очень ясно чувствовала твои эмоции. Сперва на базаре. Потом здесь. А началось это вообще еще вчера. А сейчас – тишина.
При упоминании базара он нахмурился и отвел взгляд, но тут же снова посмотрел в мои глаза.
– Ты не чувствуешь ничего, потому что ничего нет.
– Не верю!
– В то, что твои старания пропали втуне? Так мне уже не по возрасту лишаться ума от вида девушек, – его голос звучал насмешливо, и это сбивало с толку и злило одновременно. С чего это он так раздухарился?
– Уверен? – прищурилась я, склонившись ближе и упершись ладонями в стену по обе стороны от его лица.
– Побратимство – родство сильнее кровного, – Альгидрас не отрывал взгляда от моих глаз.
Я почти ожидала того, что он покосится на мои губы. Это казалось естественной реакцией, учитывая то, как близко были наши лица. Но он смотрел мне в глаза, и я тоже не в силах была отвести взгляда. В очередной раз я поразилась тому, какие все же серые у него глаза. Как предгрозовое небо. Как тучи, которые нависали сегодня над землей. От этого было даже страшно. Словно вот-вот грянет гром. Мое сердце колотилось в горле и в ушах одновременно. Я чувствовала, что дрожу. Нестерпимо хотелось, чтобы он уже сделал хоть что-то, потому что лично я вообще перестала понимать, как себя с ним вести. При этом я сама не знала, каких именно действий ожидала от него сейчас. Мне было страшно даже просто задумываться об этом всерьез.
Альгидрас вздохнул, не отводя взгляда, и негромко повторил:
– Побратимство – родство сильнее кровного.
Мне очень хотелось узнать, только ли в этом дело, но я молча оттолкнулась от стены, выпрямляясь. Он посмотрел на меня снизу вверх:
– Не нужно так играть. Все равно…
Что «все равно», я так не узнала, потому что гром таки грянул. Смазанные петли даже не скрипнули, но Миролюб вошел в комнату довольно громко. Мне показалось, что он нарочно стукнул каблуками сапог.
– Спорите? – коротко улыбнулся он, переводя взгляд с меня на Альгидраса и обратно.
И не было в этом взгляде ни искорки веселья.
– Где Радим? – я отступила на шаг, справедливо рассудив, что стою непозволительно близко к скамье, на которой сидел Альгидрас. Только сейчас я поняла, что стояла между его разведенных коленей, нависая над хванцем в праведном гневе.
– Подойдет скоро. Злата с Добронегой тоже.
– Понятно, – пробормотала я, пригладив волосы и выдавив улыбку.
Альгидрас неслышно поднялся и двинулся к выходу.
– Не уходи, хванец.
