молодой мужчина и его жена с белокурой девочкой на коленях, что играет ложкой, мешая матери есть.
— Заходите, садитесь поближе, — быстро отозвалась старушка.
— Пусть хлеб-соль ваш будет обильным, — вспомнил вдруг Игорь Петрович старое марийское приветствие.
— Садитесь с нами, будет еще обильнее, — в тон ему ответила старушка, быстро вышла из-за стола и принесла с кухни ложку и тарелку с супом. — Видать, с дороги, устал. Отдохни, поешь…
— Тау, спасибо. Не устал и поел недавно, — отозвался Игорь Петрович. — Хочу спросить у вас… Здесь жил Егор. Где он сейчас, где его семья?
Все перестали есть, переглянулись, потом мужчина посмотрел в окно так, будто сейчас должен появиться на улице этот самый Егор, и промолвил:
— Не знаю такого. А как его фамилия, как отчество?
Игорь Петрович и сам никогда не знал этого.
— Нет, нет, — покачала головой старушка. — Мы ведь приезжие. С год всего здесь живем. Из-под Сернура мы…
— А может, знаете Сану, сына Микала Семона? — спросил Игорь Петрович, чтоб снова не попасть вот так же впросак. Вообще-то он помнил, где должен бы стоять дом Сану, но кто знает, может, он уехал куда, как Егор, продал дом или отстроился в другом месте…
— Сану, Сану… По отцу Семон…
— Так это же Александр Семенович! — начали вдруг объяснять ему все разом. — Наш бригадир. Отсюда, постой-ка, отсюда седьмой дом на этой же стороне…
Игорь Петрович прикинул в уме: получилось — на прежнем месте.
Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, он вышел на улицу, решив сейчас же навестить Сану. Отсчитал шесть дворов и остановился, пораженный. Да-а, вот это хоромы! А ведь в какой хибарке жили! Громадный пятистенок с большими окнами, просторная веранда сплошь под стеклом, надворные постройки и сам двор — под одной крышей, так что ни капли дождя не попадет. Сад за домом, с яблонями, вишнями, смородиной, малиной и прочими фруктовыми и ягодными посадками, рядом кирпичный гараж, в огороде новая баня…
Двери были не заперты, и Игорь Петрович, постучавшись, вошел. Обошел четыре просторные комнаты, заглянул в заднюю половину, на веранду — ни души. Вышел во двор, подал голос:
— Дома ли хозяин?
Открылась задняя дверь с огорода, и появился сам Александр Семенович. Поздоровался, оглядывая гостя — не признал.
А Игорь Петрович узнал его сразу. Хоть годы и не красят человека, но все равно оставляют приметы былого: в лице, в голосе, в походке, жестах…
— Как живешь-поживаешь, Сану? — Игорь Петрович протянул хозяину руку. — Не признал? Игорь я. Сапсайкин. Помнишь, в детстве вместе играли? Неужто забыл? Футбольный мяч, Большое Акашево, черемуха в Энермучаше, с которой я шлепнулся…
Теперь и Александр Семенович узнал гостя. Шагнул навстречу, крепко обнял, похлопал по спине, отстранил от себя, не выпуская из рук, и лишь тогда сказал:
— Теперь признал! Очень уж ты изменился… Это сколько же мы не виделись? Сколько ты не был в родной деревне?
— А, почитай, как в город переехали…
Александр Семенович пригласил гостя в дом, поставил на газовую плиту чайник. Объяснил:
— На обед пришел. Да вот решил пчел посмотреть. Нужно новый улей заводить, не сегодня-завтра рой отделится… Ну, а ты как живешь?
— Хорошо живу. Грех жаловаться.
— Значит, не раскаиваешься, что в город перебрался?
— Нет, не раскаиваюсь. Да еще и подумываю: хорошо, что сбежал вовремя. Что бы я здесь увидел? День и ночь работа, вздохнуть некогда… А спасибо никогда не услышишь…
— Ну, сейчас не так. Переменилась жизнь. Хотя насчет спасибо…
— Да-да, видел. Богато, черта, живете. А сам-то какие хоромины отмахал!..
Игорь Петрович мимоходом окинул взглядом мебель, так, чтобы хозяин не заметил. Все новое, недавно из магазина. Лак, полировка — стандарт. Побьется или сломается — не жалко и в печку. Но промолчал об этом.
— А зарабатываешь как? — спросил Александр Семенович.
— До трехсот в месяц выходит. Да еще дома подрабатываю… Сыновей женил — сразу по кооперативной квартире им купил, — непонятно зачем расхвастался Игорь Петрович. — Сейчас дочка на машину просит. Подожду чуток, не дам. Ненадежное это дело: иль машину сломают, иль шею себе…
— А моему старшему квартиру дали. Видел, чай, много-квартирки за околицей? Меньшого при себе держу — в задней половине живут с молодой женой. Мы со старухой здесь…
— Что-то рано ты причисляешь себя к старикам. Всего-то года на три-четыре старше меня, а выглядишь ничего…
— А что ты хочешь: деревня, свежий воздух, здоровая пища, — засмеялся Александр Семенович, наливая гостю чаю и пододвигая блюдо полное меду. — А ты, брат, кажешься бледным, мало, видать, на воле бываешь…
Так сидели они за столом, вспоминали молодость, пацанов, с которыми гоняли мяч, купались, играли, работали. И воспоминания эти согревали душу Игоря Петровича. Он узнал, что многие друзья сю тоже разъехались по примеру их семьи, а те, что остались здесь, живут неплохо. Кто механизатором работает, кто плотником, а один даже управляющим отделением. Вею же, он тракторист, получил орден. Специально в Москву вызывали для вручения. Ничего не скажешь, молодец. Да и чего другого можно было ждать от Вею — уж больно прыток был в детстве, никому не уступал первенства ни в чем, любое дело горело в его руках.
— А Егор где? — вспомнил опять соседа Игорь Петрович.
— Какой Егор?
— Ну… дом его рядом с нашим стоял…
— A-а. Егор Спиридонович Каравайцев… Так он ведь умер. Председателем был… Да-а… Долго маялся… Когда умирал, все говорил: «Берегите людей. Не растеряйте их. Не вечно же так будет. Заживет еще деревня». Как раз в то время люди вдруг бросились продавать дома, уезжали в город, в Сибирь, на Алтай, на целину. Не от радости, конечно. А как их удержишь? Не скотина ведь… Сейчас вот некоторые обратно просятся, даже те, кто никогда не жил здесь. Смотришь на такое — зло берет! Ведь тоже откуда-то сбежали. На чужом горбу в рай въехать хотят!
— Не надо их ругать. В жизни разное бывает…
— Да я не ругаю. Пусть приходят, места всем хватит. Я к тому говорю, что совесть нужно иметь… Однако разговорились мы, на работу пора. А ты можешь здесь отдохнуть или, если желаешь, пойдем со мной. Покажу, что и как сейчас стало. Пойдешь? Посмотришь родное гнездо, деревню обойдешь, со знакомыми встретишься. А вечером соберем стол, там и поговорим по-настоящему…
Но разговора вечером не получилось. Пока ходили в контору, на механизированный ток — еще ничего. Правда, голова разболелась: от солнца ли, от свежего воздуха, или непривычной для Игоря Петровича ходьбы, или от волнения — он не разобрал, да и не старался. Вот уж
