Стихов Дон-Аминадо как будто публично никогда не читал, кроме сатирических, о них не говорил, но вот такая чуткая к поэтическому дару Марина Цветаева признала не только в его лирике, но и в его шутках, и в нем самом — подлинного поэта.
Уже после смерти Аминада Петровича я встретила у В. Н. Буниной добрую и милую Надежду (Аминадо) Шпо-лянскую и через несколько дней получила так тронувшее меня письмо:
«Он Вас очень любил и ценил — всегда об этом говорил, и я хочу, чтобы Вы это знали» — со вложенной в него фотокопией письма Марины Цветаевой к Дон-Аминадо.
С ее разрешения я привожу здесь это письмо, нигде еще никогда целиком не напечатанное.
Уступаю М. Ц. со смирением, как и она, зная шкалу ценностей, последнее слово о Дон-Аминадо.
Vanves, 31 мая 1938 г.
Милый Дон-Аминадо.
Мне совершенно необходимо Вам сказать, что Вы совершенно замечательный поэт. Я уже годы от этого высказывания удерживаюсь — a quoi bon?[47] — но, в конце концов, несправедливо и неразумно говорить это всем, кроме Вас, который, единственный, к этому отнесется вполне серьезно и, что важнее, — не станет спорить. (Остальные же (дураки) Вам верят на слово — веселее.)
Да, совершенно замечательный поэт (инструмент) и куда больше поэт, чем все те молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем их серьезе.
Я на Вас непрерывно радуюсь и Вам непрерывно рукоплещу — как акробату, который в тысячу первый раз удачно протанцевал на проволоке. Сравнение не обидное. Акробат, ведь это из тех редких ремесел, где все не на жизнь, а на смерть, и я сама такой акробат.
Но помимо акробатизма, т. е. непрерывной и неизменной удачи, у Вас просто — поэтическая сущность, сущность поэта, которой Вы пренебрегли, но и пренебрежа которой Вы — больший поэт, чем те, которые на нее (в себе) молятся. Ваши некоторые шутливые стихи — совсем на краю настоящих, ну — одну строку переменить: раз не пошутите! — но Вы этого не хотите, и. ей-богу. в этом нехотении, небрежении, в этом расшвыривании дара на дрянь (дядей и дам) — больше grandezzbi, чем во всех их хотениях, тщениях и «служениях».
Вы — своим даром — роскошничаете.
Конечно, вопрос: могли бы Вы, если бы Вы захотели, этим настоящим поэтом — стать? На деле — стать?
(Забудем читателя, который глух и который и сейчас не видит, что Вы настоящий поэт, и который — заранее — заведомо — уже от вида Вашего имени — beate-ment et be-tement[48] — смеется — и смеяться будет — или читать не будет.)
Быт и шутка, Вас якобы губящие. — не спасают ли они Вас, обещая больше, чем Вы (в чистой лирике) могли бы сдержать?
То есть на фоне не газеты, без темы дам и драм, которую Вы повсеместно и неизменно перерастаете и которая Вам посему бесконечно-выгодна, потому что Вы ея бесконечно — выше — на фоне простого белого листа, вне трамплина (и физического соседства) пошлости, политики и преступлений — были бы Вы тем поэтом, которого я предчувствую в каждой Вашей бытовой газетной строке?
Думаю — да, и все-таки этого — никогда не будет.
Говорю не о даре — его у Вас через край, — говорю не о поэтической основе — она видна всюду, — кажется, говорю о Вас, человеке.
Я, кажется, знаю: чтобы стать поэтом, стать тем поэтом, который Вы есть, у Вас не хватило любви — к высшим ценностям; ненависти — к низшим. Случай — Чехова, самого старшего — умного и безнадежного — из чеховских героев. Самого — чеховского.
Что между Вами — и поэтом? Вы, человек. Привычка к шутке, и привычка к чужой привычке (наклонная плоскость к газетному читателю) — и (наверное!) лень — и величайшее (и добродушное) презрение ко всем и себе, — а может быть, уж и чувство: поздно (т. е. та же лень: она, матушка!).
Между Вами и поэтом — быт. Вы — в быту, не больше.
Не самообольщаюсь: писать всерьез Вы не будете, но мне хочется, чтобы Вы знали, что был все эти годы (уже скоро — десятилетия!) человек, который на Вас радовался, а не смеялся, и вопреки всем Вашим стараниям — знал Вам цену.
Рыбак рыбака видит издалека.
Марина Цветаева.
— А дяди! А дамы! Любящие Вас потому что невинно убеждены, что это Вы «Марию Ивановну» и «Ивана Петровича» описываете.
А редактора! Не понимающие, что Вы каждой своей строкой взрываете эмиграцию! Что Вы ее самый жестокий (ибо бескорыстный — и добродушный) судия.
Вся Ваша поэзия — самосуд: эмиграции над самой собой. Уверяю Вас, что (статьи Милюкова пройдут, д…) это — останется. Но мне-то, ненавидящей политику, ею — брезгующей — жалко, что Вы пошли ей на потребу.
— Привет!
Библиографический комментарий
Выступая в печати со студенческих лет, Дон-Аминадо сотрудничал во многих журналах и газетах России; в 1910 г. в качестве корреспондента елизаветградской газеты «Голос Юга» присутствовал на похоронах Л. Н. Толстого. Его стихи, пародии, фельетоны, очерки, рассказ появлялись на страницах таких разных журналов и газет, как «Венское дело» и «Новый Сатирикон», «Красный смех» и «Будильник», «Раннее утро» и «Утро России», «Кулисы» и «Рампа и жизнь».
Первый сборник «Песни войны» выдержал два издания — в 1914 и 1915 гг.
В эмиграции, в Париже, вышли сборники стихов: «Дым без Отечества» (1921), «Накинув плащ» (1928), «В те баснословные года» (1951); сборник стихов и прозы «Нескучный сад» (1935), сборник рассказов «Наша маленькая жизнь» (1927); наконец, в 1954 г. в Нью-Йорке появилась книга воспоминаний: «Поезд на третьем пути».
При подготовке данного издания составитель пользовался всеми прижизненными публикациями Дон-Аминадо; кроме того, он опирался на такие солидные сборники произведений Дон-Аминадо, вышедшие в России в последнее десятилетие, как: «Наша маленькая жизнь». М.: Терра, 1994 (Составитель, автор вступ. статьи и комментариев В. И. Коровин) и «Чем ночь темней…» Афоризмы и эпиграммы. СПб. — Москва: Летний сад, 2000 (Составление и комментарий А. С. Иванова).
* * *
Воспоминания и статьи о Дон-Аминадо печатаются по следующим изданиям: Бунин И. А. Публицистика 1918–1953 годов (Под общ. ред. О. Н. Михайлова. Вступ. ст. О. Н. Михайлова. М.: ИМЛИ РАН. Наследие. 2000. С. 262–263; Адамович Г. (1894–1972) (Чем ночь темней…» С. 405–408; Леонид Зуров (1902–1971) Дон-Аминадо (Нов журнал, 1967, № 90; Андрей Седых (1902–1994) «Далекие, близкие». М.: Московский рабочий, 1995. С. 87–91; Александр Бахрах (1902–1985) «По памяти, по записям». Париж, 1980. С. 115–119. З. А. Шаховская (1906–1996).
