несуразностях сползающей с коренных устоев жизни. А с моей судьбой будь что будет. Столь ли важна моя судьба, если общество удушается властью авровых!
Всё это мгновенной чередой пронеслось в мыслях Алексея Ивановича. Явственно он ощущал, как слились палец, холодеющий на спусковом крючке, и его мозг лихорадочно напряжённый в последнем разрешающем приказе. Мозг медлил. Разум, владычествующий в нём, удержал последнее движение пальца. Руки опустили ружьё.
«Что же это я? – спросил сам себя Алексей Иванович, потрясённый своим отступничеством: плечи дрожали, с затылка на спину стекала знобкая холодящая струя. – разум убеждал, разум и остановил?..»
Подошёл, вяло переставляя ноги, бледный Авров, глянул на ружьё, лежащее поперёк колен стволами вниз, опустился на корточки перед костром, с заметной дрожью рук закурил, поглядывая на безучастного Алексея Ивановича.
Авров какое-то время нервно курил, потом поднялся, призывно свистнул. Из ночи бесшумно выступил человек, по-хозяйски, как и Авров, присел на корточки, протянул к огню руки.
Алексей Иванович, вздрогнувший от Авровского посвиста, в удивлении покосился на пришельца, узнал борцовского вида парня, приехавшего вместе с Авровым на базу. Догадался, что парень и был тем вечерним рыбаком, вроде бы бессмысленно исхлёстывающим спиннингом мутные воды.
Явственно почувствовал он опасность, сдвинул руку к шейке приклада. Парень заметил движение его руки, усмехнулся, пощёлкал отогретыми у костра пальцами. Сидел он близко, тупая нераздумывающая сила исходила от плотного его тела, готового в любой миг к броску. Деловито он обратился к Аврову.
− Ну, как хозяин, заканчивать будем? – Круглой головой, обтянутой вязаной шапочкой, он кивнул на Алексея Ивановича. В широкой его ладони будто сам собой появился пистолет.
Авров пристально смотрел, задержав у губ руку с нетающим дымком папиросы. Взгляды их встретились. В неуступающем друг другу соприкосновении взглядов шли секунды. Секунд этих было достаточно, чтобы навскидку расстрелять Аврова и его телохранителя. Но в сознании Алексея Ивановича что-то уже переменилось. Вся бессмысленность долгого мученического пути к этой роковой минуте увиделась ему. Он расслабил руки.
Авров теперь с видимым наслаждением курил, не сводя глаз с Полянина. Выпустив длинную струю дыма, как бы отвечая и телохранителю и своим мыслям, он медленным голосом произнёс:
− Он всё-таки не выстрелил. Жора… Значит…
− Ничего не значит, - мрачно отозвался человек борцовского вида. – Ружьё на тебя, хозяин, он поднял. Не выстрелил потому, как не дурак. Сообразил, что патроны холостые. Будь по-другому, выстрелил бы. Это точно, хозяин!
Только теперь уловил Алексей Иванович, почему Авров оставил ему в лодке свой патронташ. Уяснил и – в который уже раз! – подумал: « Нет, не прост ты, Авров! Ох, не прост!..»...
Неторопливым движением он открыл стволы своего «Зауэра», из патронников извлёк оба патрона, один бросил Аврову, другой – мрачному телохранителю.
Авров поймал патрон, повернул, увидел свинцовую головку «Жакана». Лицо его застыло, белые усы под широким коротким носом стали невидимыми даже в красноватом отсвете костра, капли пота заблестели на выпуклых висках.
− Вот так, Авров, - в охватившем его безразличии к тому, что свершилось и могло ещё свершиться, проговорил Алексей Иванович.
− Если бы я выстрелил, не тебе решать бы мою судьбу.
Авров медленным движением отёр пальцем один, другой висок, долго оглядывал папиросу, вытащил из мундштука, щелчком отправил в огонь, сказал высоким напряжённым голосом:
− Тебя, Полянин, ни бог, ни чёрт не разберёт. Умом не обделён, а дурью всю жизнь маешься… Я ж тебе безбедную жизнь готовил. Да, вижу: корм не в коня. Чокнутый конь попался!..
Авров в раздумье покусал всё ещё подрагивающие губы, сказал, ожесточая голос:
− Всё, Полянин, забавы кончились. Устал я от тебя. С войны у барьера топчемся. Кому-то пора и выстрелить!.. Всё в благородство играешь! – он подкинул на ладони патрон, отяжелённый пулей. – А мы из породы крутых. Свои у нас понятия о жизни. Потому, извини, но распорядиться тобой придётся не по-благородному… - Авров взглянул холодно, беспощадно.
Как бы ни был Алексей Иванович убеждён в бессмысленности всего, что происходило сейчас в ночи, он пожалел в это мгновенье, что сам оставил себя безоружным.
Жизнь порой удивительно точно повторяет то, что когда-то уже было. Давно, давно, в тягучие дни плена, Леонид Иванович Красношеин вёл его в карьер, на место расстрелов. И как тогда, в карьере, приготовляясь к неизбежному своему концу, удивляясь охватившему его тоскливому безразличию, он и теперь проговорил про себя те же самые слова, которыми тогда пытался примирить себя со смертью: «Это же не страшно. Удар пули – и всё». Всё же дико было увидеть бесчеловечное прошлое, возвращённым сюда, к согревающему теплом костру. В остро почувственной горечи Алексей Иванович усмехнулся.
Авров заметил.
− Напрасно, Полянин, - сказал он с каким-то тягучим сожалением. – Всё, так или иначе, возвращается. Всё, так или иначе, кончается. Прошлое придётся закрыть вместе с тобой… - Авров посмотрел на своего охранителя. Плотный, борцовского вида детина в готовности поднялся. Движением руки Авров остановил его.
− Скажи, Полянин. Почему, имея в стволе эту вот пулю, ты всё-таки не выстрелил? Сердце дрогнуло? Или сообразил, что будет с тобой, если завтра я вдруг не явлюсь в департамент?.. Что молчишь? Не до исповеди?..
Алесей Иванович с пробившейся в сознание иронией ответил:
− Тебе-то что до моей исповеди, старшина?!.
− Всё командиром себя помнишь? А тягаться задумал не со старшиной! На кого руку поднял?!
Алесей Иванович смотрел на бывшего своего подчинённого с несходившей с лица усмешливостью. Никогда ещё не был так неприятен он ему, как сейчас, в торжествующей своей силе.
− Что мне страшиться, Авров? – проговорил он, не скрывая неприязни. – Я только исполнил бы приговор, что заслужил ты ещё там на фронте. Нет, Авров, спасло тебя другое. Спасла тебя дурная моя способность видеть то, что за пределами этой вот минуты. Тебя не станет, тьмы других услужников заступят твоё место. Жизнь сама рассчитается с тобой, вечный старшина…
− Распелась пташка! – холодно сказал Авров. Он что-то сосредоточенно обдумывал.
− Жорик, тут ведь кругом вода? – спросил он, вглядываясь в темноту, накрывающую разливы. – И вроде бы, вода прибывает?.. – Вопросительно он смотрел на своего телохранителя, стоявшего у костра в хмуром ожидании. Жорик его понял.
− Вода кругом, хозяин. И прибывает! – подтвердил он.
Авров достал из портсигара папиросу, вставил в длинный мундштук, прикурил от горящего прутика. Поглядел исподлобья на Алексея Ивановича, отстранённо сидевшего у ствола ольховины, вытянув протезные ноги. Выпуская из-под щёточки усов, струю
