К проклятому!
А у проклятых способности работали как-то по-другому и в полную силу. Вор подкапывал и получал все сразу – и талант, и годы учебы, и волю к жизни. Иногда, одной ногой в могиле, он умудрялся вырваться из-под заклятий и выдать «на-гора» столько, сколько человек не создал бы за всю свою жизнь. Конечно, проклятых чужие способности кормили и одевали редко, народная мудрость отверзала уста: ворованное как пришло, так и ушло – талант до смерти оставался голодным. Но иногда им удавалось создать нечто запредельное.
Не всем. В основном подлинная их сущность, стоило от него освободится, становилась явной в течении короткого времени – спивались, заканчивали суицидом или достигали дна, выдворенные отовсюду. Разорванный круг обращал все их попытки выжить в ничто, даже собственные опыт и знания оставались для них в недоступном месте, а любая попытка подстроиться под общество оканчивалась крахом – и сразу же становилась известна. Вампиры сразу чувствовали, как только их начинали выкачивать. Иногда было странно наблюдать, как проклятые желают предстать перед человеком, которого сосали, в выгодном для них свете, в облачении его же дара. Открытый каждому взгляду цинизм был смешон. Вылечить вора от его болезни подкапывать опытным вампирам ничего не стоило. А когда произведения таланта попадали в руки вампира, слава богу, крестился каждый, понимая, какое горе обошло его стороной, нередко узнавая в эмоциональных и чувственных всплесках проклятого свою вездесущую предусмотрительность.
Многие все же умудрялись думать, что этот дар не человека, а проклятого. Но, опять же, если рассматривать, как тварь получала свой дар, выходило, что тот, кто мог с ним показаться, лишь возвращал себе то, что у него отнимали. А иначе, как вампиры могли простым способом перечеркнуть всякую возможность пользоваться даром? И как талант мог лежать в земле вампира? И получалось, не было у проклятых никаких способностей – обыкновенные паразиты, присосавшиеся к талантливому, в некоторых случаях даже гениальному человеку.
Не мог нормальный человек не рассматривать присосавшегося червя, который искал, чем поживиться, как грубое насилие. Единственный способ от него избавиться – вырвать все, чем он жил, выкорчевывая с корнем, избавляясь от связующей нити, через которую проклятый пил его.
Не обладали, и не должны были обладать – в Аду им самое место.
Не укради!
У чудовища тоже была такая дырка, сделанная без наркоза и заморозки, в полностью отбитой башке (еще в детстве, отцом, но она помнила). Мать настояла, когда им донесли, что в детский дом с Мутных Топей принесли ребенка. Кажется, тогда она сломала ей руку. Воспоминание было приятным. Пожалуй, единственный раз, когда ей позволили обойтись с чудовищем, как ей того хотелось. Проклятой протыкали железу, оберегаясь от позора, чтобы случайно не вспомнила утверждения пьянчужки-матери, будто бы отец был и ее отцом А на следующий день выяснилось, что в очень уважаемой семье с царскими корнями у сынка началась падучая.
Пришлось вернуться.
Думали чудовище не выживет, но она живучая оказалась.
Манька не сразу разглядела опухшую от слез и побоев девушку на спине мужчины. Девушку привели по ее приказу. Гостеприимной хозяйке не стоило так обходиться с гостьей, но это была не гостья, а пища. И немного гроза, которую предстояло усмирить. Гроза тряслась от страха, закрываясь от ударов и пинков, обессилев и почти потеряв сознание. Доктор то и дело впрыскивал поддерживающие препараты, возвращая к жизни, чтобы жертва оставалась в сознании, а присутствующие произносили свидетельство. Наказывали бессовестную тварь, покусившуюся прицепиться к Его Величеству, избавляя от той самой связи
Девице выпала честь стать чем-то большим, чем она была, а ей бы только вырваться от них…
Таким способом проклятого заставляли стать кем-то другим, вызывая перемену настроения и чувств, как бы загоняя в шкуру умирающего человека. Там, в этом состоянии должно было существовать чудовище, при воспоминании о котором сразу сводило зубы, лицо перекашивало от ярости. Жертва как бы становилась одеянием проклятой – в ее случае, чудовища, которому пришло время предстать в лучшем случае перед Дьяволом, в худшем – перед Спасителем и Его Отцом. Выглядеть она должна была нелепым убогим созданием, недееспособным и одержимым, убийцей, вором, прелюбодейкой, злословящей на отца с матерью, никогда не знавшей любви к Спасителю и к Отцу Спасителя.
Пусть, пусть отвечает, без права на реинкарнацию. Она не могла вернуться, не имела на то права. Проклятая убогая тварь должна была до скончания времен мучиться, ожидая Судного Дня, чтобы она сама могла судить ее, когда воссядет у Небесного Отца и Спасителя одесную по правую руку. Любая мысль, что муж связан с чудовищем, вызывала мгновенное раздражение, отчего сводило зубы, любое слово, в котором чувствовалось чужое влияние, причиняло боль, особенно в последнее время.
Муж тоже чувствовал, что что-то не так. Он вдруг сам начал обращаться за помощью, внезапно испытывая подавленность и неуверенность.
Необъяснимо, но факт....
Проклятая исчезла три месяца назад, в конце октября, в одно время с Матушкой, которая послала сообщение, что вот-вот подкатит с подарочком для зятя, обещая порадовать дочушку законным воссоединением со своим избранником. Писала наспех, торопилась, послав сообщение голубем. Проклятая должна была проходить мимо, если не замерзла по дороге или не провалилась в полынью – шла она одна, хоронясь от людей, и сильно больная.
Это было последнее радостное известие. А спустя месяц, пришло еще одно странное сообщение от оборотня, который будто бы видел, что избы освободились и разгуливают по лесу, и о некоторых аномальных явлениях погоды и странных похоронах.
Думать о плохом она себе не позволяла. Матушка и раньше пропадала, подвалы ее были доверху забиты припасами. Проклятую она бы не упустила. Конечно, в Аду! Во-первых, не всякий, говорящий Спасителю: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, которое подобно и закваске, и неводу, и горчичному зерну, и человеку, который собрал урожай и отринул недоброе – но только исполняющие волю Отца Небесного. Покорно отправилась к Матушке, когда попросили. Значит, попала в невод, созрела закваска, проросло зернышко посеянное, урожай собран – и отринута, как недоброе. Отринута тем, кто унаследовал Царствие Божье, поднявшись через проклятую на Небо.
«Проклят всяк, висящий на древе»
Проклятая она и есть проклятая, блаженная, которой Царствие Небесное. Не сказать, что совсем Царствие Небесное, Ад он и есть Ад, но когда проклятые уходили, человек обретал Царствие Небесное в Царствии Божьем. Долготерпение вознаграждалось с избытком, человек становился свободным – по закону свободы, обретая необыкновенную легкость и благословение во всем, что делал, обретая крылья.
Столько лет ожиданий, и наконец-то, успокоили безродная тварь – не висит. Дядька Упырь ошибаться не мог. Долго приближали – упрямая оказалась, но вошла, будто в темницу низринулась.
Было радостно.
Оставалось отравить жизнь и там…
