— Димка, квартира — супер. Большая такая. А что за той дверью?
— Комната, — проговорил он недовольно. С дивана перебрался в своё любимоё кресло с высокой спинкой.
— А за той?
— Тоже комната.
Девушка остановилась в дверях и приняла соблазнительную позу.
— Зачем тебе столько комнат?
— На будущее.
— А-а. Это хорошо, что ты о будущем думаешь. — Она вернулась в прихожую за пакетами. — Я купила тебе продуктов, и в аптеку зашла. Вот это, — она зашелестела пакетом, — тебе нужно выпить прямо сейчас. Я принесу тебе воды.
Дима глазами её проводил, чувствуя, как изнутри закипает. Наташка, со своей неуёмной энергией, его раздражала. Особенно сейчас, когда самому хотелось лечь и умереть. Но ему принесли таблетки, весёлого голубенького цвета, и стало ясно, что умереть ему всё-таки не дадут. В рот их кинул и водой запил. Поморщился от боли в горле. Глаза закрыл и голову на спинку кресла откинул.
— Наташ, шла бы ты домой.
— И оставить тебя одного страдать?
— Думаешь, с тобой мне будет лучше?
Она промолчала, что-то делала, Дима глаз не открыл, и не видел, что именно, но потом почувствовал, что присела на диван.
Наталья по привычке руки на коленях сложила.
— Дима, ты ведь уехал. Ты всё решил сам.
— Я не хочу об этом говорить.
У неё вырвался недовольный вздох.
— Ладно… Но давай я всё-таки останусь. Разогрею тебе ужин. Буду о тебе заботиться.
— Наташ.
— Ну почему нет? Я сейчас уйду, а ты будешь в одиночестве страдать? — Он молчал, а она разозлилась. — Она тебе даже не звонит!
— Конечно, не звонит. Потому что я не отвечаю.
— Какой-то сумасшедший дом, честное слово. — Наталья поднялась. — Я перестала тебя понимать. С чего вдруг… она?
Гранович неожиданно усмехнулся и плечами пожал. А Наташа кресло его обошла и на спинку облокотилась, нависнув над Дмитрием, посмотрела в его лицо.
— Капризы состоятельного мужчины. Что ж, иногда это на самом деле бывает серьёзно. А меня ты зачем привёз?
— Я тебя привёз? — он всерьёз удивился. — Ты же хотела в Москву. Ты сколько месяцев мне об этом твердила, ты столько работала ради этого перевода. А теперь хочешь меня убедить, что я тебя позвал? — Глаза Дима открыл. — У меня температура, но я пока не в бреду. И всё помню.
— Ну и дурак, — спокойно заявила она.
— И это мне уже объяснили.
— Дурак, дурак, — подтвердила она свои же слова. — Разве вы с ней пара? Все эти дети, кошки, проблемы. Тебе это нужно?
Он сглотнул и снова поморщился от боли.
— Выходит, что да.
Наталья наклонилась к самому его лицу.
— Если бы тебе это было нужно, Димочка, ты бы не уехал. — Отошла, взяла с журнального столика свою сумку. — Ладно, я пойду. К чему привыкнуть никак не могу, так это к пробкам… Но ты, если что, не стесняйся, звони. — Она многообещающе улыбнулась. — Я приеду. И лекарство пей! — напомнила она громко уже из прихожей. А потом хлопнула, закрываясь, входная дверь, и стало очень тихо. В первые две минуты Дмитрий этой тишиной наслаждался, а потом вернулась тоска в обнимку с головой болью. Она колотилась в висках, и даже думать было невыносимо. А ещё горло драло, глаза щипало и во рту сохло. Гранович вздохнул, а вышло с хрипом и совершенно несчастно.
А Наташка, кажется, замуж за него собралась! С таким явным интересом квартиру его осматривала, всё-то её интересовало, планы, наверное, строит уже. Конечно, он сейчас не только несчастный, но и больной, самый момент к рукам его прибрать. Сварить куриный супчик, поднести стакан воды и таблетку. И можно всерьёз рассчитывать на благодарность. А он благодарен? Или он настолько не чуткий, настолько холодный и эгоистичный…
Вот так начнёшь задумываться о себе, и всю веру в будущее потеряешь, честное слово.
Дошёл до спальни, разделся, но несколько секунд тянул, прежде чем в постель лечь. Она казалась чужой и холодной, и, не смотря на температуру, в неё совсем не влекло. Перед глазами была совсем другая постель, со стёганным вручную одеялом и с наволочками с цветами на подушках, вышитыми гладью. А подушек — несчётное количество, и хочется лечь и утонуть во всём этом. А вот в эту постель, застеленную руками домработницы, ложиться совсем не хочется.
…По его одеялу кто-то крался. Дима глаз не открывал, но чувствовал мягкую поступь, явно кошачью. Чутко прислушивался, даже уже приготовился схватить наглеца за тугой тёплый бок, пальцами пошевелил. Потом какой-то звон и громкий крик Антона:
— Мама, Элька вазу разбила!
— Не разбила!
— Разбила!
…Дима глаза открыл, и некоторое время лежал в темноте и оглушающей тишине. Даже часы нигде не тикали, потому что в его квартире не было механических часов, только сердце гулко колотилось. Даже не сразу понял, что это был сон, настолько явно слышал детские голоса… А вот сейчас понял, что по-прежнему один и никого рядом. Руку из-под одеяла вынул, и лоб свой потрогал. Зато температура, кажется, спала. Счастье? А то.
— Я не люблю кашу. — Эля ложкой в тарелке поводила. — Мама, можно я не буду её есть?
— Нельзя.
Элька умоляюще посмотрела на Стеклова.
— Дедушка.
Тот чашку с чаем на стол поставил, посмотрел на внучку. Подмигнул ей.
— Малыш, надо хотя бы три ложки съесть. Давай. За маму, за папу, за меня…
— Я же не маленькая!
— Конечно, не маленькая, кто же спорит.
Марина глубоко вздохнула, бросила натирать бок чайника и осторожно сглотнула. Сама понимала, что в последнее время ей с трудом удаётся сдерживаться, но иногда выдержка ей всё же отказывала, и она срывалась — либо на крик, либо на слёзы. А после стыдно становилось. Конечно, её никто не упрекал, все понять старались, даже дети не жаловались, но чувство вины от этого меньше не становилось. Вот и сейчас Элька принялась канючить, а нервы сразу натянулись до предела.
— А бутерброд будешь?
— Буду, — тут же согласилась Эля и позволила деду пересадить себя к нему на колени. Стеклов поцеловал её, а потом на дочь посмотрел.
— Мариш, всё в порядке?
Она почти тут же обернулась и с готовностью кивнула.
— Да. Только голова болит. К снегу, что ли?
— Какой снег? Тает всё.
— Ну… — Она неопределённо взмахнула рукой. Отвернулась к окну, взяла с подоконника тетрадь, пролистала. — Надо же, Антон забыл. Сколько раз говорила ему: проверяй всё ли взял, проверяй…
— Ладно, не ругай его. Мы все иногда что-нибудь забываем.
Марина на подоконник присела.
