— Мы уезжаем, — объявил Рейнольдс. — Такси везет нас к поезду десять-тридцать. Очень дождливый день.
Поулинг подошел к письменному столу и, порывшись в разбросанных ночью бумагах, отыскал чековую книжку.
— И как человек человека, — чуть шмыгая носом, продолжал Рейнольдс, — хочу спросить, не будете ли вы так любезны дать нам нашу рекомендацию?
Поулинг выписал чек, после чего вынул из кармана листок и, нахмурясь, прочел его.
— Забыл ее подписать, — вдруг сказал он.
Он наклонился с ручкой, а потом сложил листок, вложил в него чек и отдал Рейнольдсу.
Кивая и приятно улыбаясь, Кэти открыла дверь.
— Прощайте, — сказал Поулинг. — Желаю удачи.
— Прощайте, — весело подхватила Кэрол.
— Прощайте, сэр. Прощайте, мадам. — Рейнольдс задержался, взявшись за дверь. — Хочу одно сказать. Надеюсь только, что, если вы оба окажетесь в чужой стране, вас не выставят на холод в такой день.
Его речь немного подпортило солнце, выглянувшее как раз в этот момент. Тем не менее, драматически подняв воротник пальто, он подтолкнул жену к выходу и вышел сам, туда, где, по его представлению, вероятно, бушевала гроза.
— Ну вот, ушли. — Поулинг закрыл дверь и повернулся к жене. — Ушли, и мы одни в доме.
Она протянула к нему руки, и он опустился около нее на колени.
— Объясни, — сказала она через некоторое время, — что ты сделал с рекомендательным письмом? Я видела, ты там что-то еще написал, кроме своего имени.
— Я заменил два слова. — Он засмеялся, сперва тихонько, а потом захохотал в полный голос и так заразительно, что она тоже начала смеяться. — Я дал им чек на двести долларов, но боюсь, рекомендацией они не смогут воспользоваться.
— Что ты там изменил? — спросила она. — Быстро говори.
— Там было сказано, что он разносил почту. Я заменил на «носитель тифа».
— Носитель тифа?
Тут до нее дошло, и они опять рассмеялись, весело и неудержимо — их смех долетал до верхнего этажа, до спален и ванных комнат и отражался вниз, в столовую, в буфетную, эхом возвращаясь к ним, туда, где они сидели. Сейчас дом был залит солнечным светом, и ветерок доносил запахи из сада, и жизнь, казалось, начинается с начала, как это бывает в жизни.
В полдень можно было увидеть, как лысоватый пуделек, обогнув угол, подходит к дому Поулингов. Перед кухонной дверью он, по-видимому, сообразил, где находится — потому что заметно вздрогнул и поспешно дал задний ход. Он опасливо описал широкий круг, приблизился к парадной двери и дал знать о себе, скромно кашлянув.
[Эй, — тявкнул он, — я вернулся.]
На него не сразу обратили внимание. Он готов был отдаться ходу вещей, но на миг испугался, что дом покинут. Напрасно: одна пара, та, которой он боялся, уехала, зато в доме осталась другая пара.
Фицджеральд написал заявку на сценарий специально для балерины Ольги Спесивцевой и ее импресарио Арнольда Брауна после того, как познакомился с ним во время отдыха в Северной Африке в начале 1930 года. Спесивцева приобрела международную известность в начале 1910-х годов, когда выступила в «Жизели». Сюжет, набросанный в общих чертах, — история об эмиграции в Америку (из России), о бутлегерстве и балете. Дополнительный интерес этому проекту придает увлечение Зельды балетом (она и подтолкнула Фицджеральда к написанию заявки), а также то, что действие происходит в Нью-Йорке и русские здесь, вероятно, беженцы от большевистской революции. Трактовка Фицджеральдом их положения как иммигрантов и их ассимиляции через искусство и театр актуальна и прогрессивна.
Фильм не был снят. В 1937 году Спесивцева, некогда готовившаяся к роли Жизели, посещая психиатрические клиники, чтобы узнать, как двигаются и ведут себя молодые пациентки, сама пережила душевное расстройство во время гастролей в Австралии, была госпитализирована и много лет провела в подобном заведении.
Шестого февраля 1936 года Фицджеральд написал Оберу длинное письмо по поводу будущего сценария.
«Браун — простой, бесхитростный человек, тонко чувствующий искусство. Он совершенно чистоплотен в финансовых делах, и мы были чрезвычайно милы с ним, когда встретились в путешествии по Северной Африке; думаю, он искренне полюбил и Зельду, и меня. Я начал с этого, потому что не хочу упустить шанс из-за своей недальновидности и оплошностей, которые помешали мне продать «Ночь нежна» и погубили проект с Грейси Аллен [Грейси на море]. Теперь у Вас есть контакты с Голливудом, каких не было несколько лет назад. Ясно, что эту работу я могу сделать умело, но так же ясно, что ее могут прилично сделать и множество других людей. Мне кажется, там можно внушить, что я способен написать сценарий, — в этом суть моего письма.
[Браун] отправился в Голливуд, они найдут какого-нибудь халтурщика, и в две минуты он наваляет историю про то, как Лили Понс бросает сцену ради бедного деревенского парня или бедная деревенская девушка по имени Лили Понс через десять минут поражает весь мир. Кажется странным агитировать Вас за этот проект — в прошлом Вы спокойно полагались на мою оценку, но после трех лет неудач я, видимо, должен заверить Вас, что способен справиться с такой работой, и нельзя, чтобы она уплыла из-за слухов, что «Скотт спивается» или «Скотт кончился».
Обер и голливудский агент Гарольд Норлинг «Суэйни» Свенсон (1899–1991), с которым он был в контакте, решили не отдавать заявку на рассмотрение. На карточке Обера значится только: «Свенсон не хочет предлагать».
«Балетные туфельки» были опубликованы в ежегоднике «Фицджеральд / Хемингуэй» в 1976 году.
Балетные туфельки
(
перевод В. Голышева)
В 1923 году русская семья (полутеатральная) прибывает на Эллис-Айленд и задержана там на неопределенное время. Восемнадцатилетняя дочь — артистка Императорского балета. Она танцует перед пассажирами четвертого класса под аккордеон. Она ничего не знает о Нью-Йорке и, чтобы привлечь внимание мужчины на катере — в надежде, что он высадит ее на берег раньше родителей, — бросает ему балетную туфельку.
Он, молодой авантюрист, бутлегер, бывший моряк, говорит ей, чтобы она спустилась с борта, и он перевезет ее в Нью-Йорк.
Они приплывают туда, но на другой день не могут вернуться. Так она теряет семью. Он сопровождает ее на пристань, где высаживают иммигрантов, но родителей там нет, и она с огорчением понимает, что их депортировали обратно в Европу.
Бутлегер водит ее по театральным агентствам, знакомит с жизнью Нью-Йорка. Ее нигде не берут. В одном из таких походов она спасает из-под автомобиля беспризорного ребенка и при этом ломает лодыжку. Она отправляется в больницу «скорой помощи», а бутлегер берет на себя заботу о спасенной девочке. Выясняется, что героиня больше не сможет танцевать. Лодыжка не позволит.
