Тюрригель избирал для основы шпионства какой-нибудь центр, откуда он высылал все свои распоряжения и куда должны были направляться все письма его помощников. Там он глубокомысленно сопоставлял их и результаты сообщал французским полководцам. Если он объезжал свой кордон разведок, то оставлял временного правителя для упорядочения своей благородной корреспонденции. Главные его квартиры находились большей частью в Готе или в Эрфурте. Неутомимые старания этого офицера отчасти заменяли французам недостаток легких войск. Многие неудачи, грозившие их магазинам, крепостям и армиям, были предотвращены его своевременными донесениями, кроме того, многие предложенные им планы были удачно исполнены. И все это происходило в стране, где французов не любили и где Тюрригель мог добиться своей цели лишь с помощью золота и хитрости. Маршал Саксонский первый заметил его способности и выбрал его для таких поручений; перед войной двор посылал его на Менорку, и обстоятельное донесение его о всем, виденном там, немало способствовало к овладению этим островом. Уход этого обиженного ими офицера был для них истинной потерей, а перемена его службы обещала пруссакам двойные выгоды.
Но честолюбие и злоба Гешрея уничтожили эти надежды. Он завидовал уважению, оказываемому его другу, и, с целью удалить его, возбудил у короля подозрение, что Тюрригель, так хорошо знакомый с профессией шпионства, может быть, с недобрыми намерениями вступил на его службу. Этого подозрения, хотя и лишенного всяких оснований, было достаточно, и король велел, в виде предосторожности, препроводить командира добровольного корпуса в Магдебург, где он при полном окладе жалованья должен был проживать, но не в крепости, а лишь в черте города. Там он и остался до конца войны. Судьба отмстила за его отставку, так как вскоре, благодаря оплошности генерала Гешрея, часть корпуса последнего и он сам попали в плен при нападении на Нордгаузен. Впоследствии Тюрригель заселил испанские пустоши, известные под именем Сьерра-Морена; он привел сюда несколько тысяч немцев, которые в короткое время превратили их в цветущие поля.
В Лейпциге был урегулирован контрибуционный вопрос предыдущего года при содействии берлинского купца Гоцковского, и город свободнее вздохнул; но это длилось всего один год. Продолжавшаяся война породила новые требования, простиравшиеся теперь до 3 000 000 рейхсталеров. Эта контрибуция, которая, несмотря на сильное сокращение торговли, павший кредит и преобладавшую бедность, была больше всех предыдущих, должна была быть исторгнута насильственными мерами. Поручение это было дано жестокосердным людям, а король был тогда далеко. В этой крайней нужде город снова обратился к Гоцковскому, который тотчас же отправился к Фридриху в Бреславль и стал ему делать самые энергичные представления. Монарх отвечал: «Столько моих земель находится в неприятельских руках, где ж мне взять денег для продолжения войны?» Но он все же уменьшил контрибуционную сумму до 1 000 000 рейхсталеров, на которые Гоцковский дал ему свои собственные векселя и взял ответственность на себя. Фридрих опять напомнил ему, что он не должен при этом забывать о себе. Гоцковский ему не перечил, но поступил согласно своим обыкновенным принципам, совершенно бескорыстно и с величайшей готовностью, хотя город был ему еще должен в счет предыдущих контрибуций 200 000 рейхсталеров. Новый декрет совета от 20 января 1762 года представил новое доказательство этого великодушия и новые выражения своей благодарности. Ужасные бедствия прошлых лет были предотвращены этим его поручительством.
Продолжавшаяся при венском дворе система не обменивать пленных была причиной ужасной сцены в Кюстрине. Часть предместий уцелела от поджога русских, и тут жили оставшиеся граждане и гарнизон. В других предместьях начинали уже отстраивать дома или в ожидании мира делать обитаемыми оставшиеся развалины. Прежние жители города постепенно стали являться и заниматься, насколько было возможно, своим делом. Прусский гарнизон состоял тут всего из 550 человек гарнизонных солдат и земской милиции, между которыми находилось немало инвалидов. Это небольшое число людей должно было не только защищать валы крепости, но и оберегать 4900 австрийских военнопленных, которых водворили тут с некоторых пор. Из них 4100 человек принадлежали к регулярным войскам, а остальные 800 человек были кроаты, тип войск, столь деятельных в этой и предыдущих войнах этой монархии и потому заслуживающих ближайшего ознакомления с ними.
Этот народ дает лучшие в Европе легкие войска. Песчаная, не особенно плодородная почва, много лесов, населенных дикими животными, цепь гор и суровый климат составляют характерные особенности этой страны; они же являются средствами для физического укрепления и без того уже сильных кроатов, приучая их ко всем невзгодам и к солдатской жизни. Необходимое для их пропитания занятие охотой в столь мало цивилизованной стране принуждает их бороться с опасностями и делает их мужественными. Они выносят голод и жажду, холод и жару, равно как и величайшие телесные страдания, даже под ножом хирурга, с поразительным хладнокровием; даже смерть им не страшна. В любви к своему государю не превзошел их ни один народ, и дезертиров нет между ними. Оружие их, которым они к тому же превосходно владеют, состоит из ружья со штыком и сабли.
800 кроатов в Кюстрине были солдаты, плененные в битве при Праге и уже пять лет тщетно ожидавшие своего освобождения. Положение их было ужасно. Они лежали друг на друге в казематах, в одних отрепьях, даже без соломы. Так как они не могли прокормить себя своим жалованьем, то нанимались за ничтожную плату к гражданам на постройки. Но наконец, не видя возможности уйти из этой груды пепла, они пришли в отчаяние и решились на все, лишь бы только возвратиться на свободу. Они поэтому составили дерзкий проект напасть врасплох на караул, овладеть крепостью, ограбить граждан и затем, захватив снаряды и орудия, маршировать в Котбус, где отряд австрийских войск должен был выйти им навстречу. Другие пленники не хотели быть заодно с кроатами и предоставили им одним заняться исполнением плана, которым они все же думали воспользоваться при удачном исходе его. Намерение это осталось тайной, хотя о нем знали несколько тысяч человек.
В один июньский день, в 5 часов утра, лишь только отперты были ворота казематов, кроаты эти совершили атаку на главный караул; они овладели находившимся здесь оружием, прогнав оттуда караульных солдат, и тогда им стало легко осилить и остальные стражи. В четверть часа крепость была в их руках. Они разделились на три отряда, из которых один занял ворота, второй отправился в пороховой склад за снарядами, третьи занялись пушками, перестреляли на валах все снаряды, опасаясь какого-нибудь нечаянного случая; затем пушки были набиты камнями и сделаны непригодными для быстрого употребления. Но пороховой склад представил для кроатов большое затруднение; он был заперт, ключей нельзя было найти, а здание было слишком массивно, чтобы можно было поспешно взломать его без инструментов. Таким образом бунтовщики теряли много драгоценного времени.
Между тем слабый гарнизон, расположенный в предместьях, стал собираться. Все ворота были заняты кроатами, одна лишь дверь для вылазок была им неизвестна. Она оказалась отпертой. Поручик Чарницкий, командовавший караулом в 30 человек, воспользовался этим счастливым обстоятельством; он взял своих солдат, присоединил к ним еще 20 человек из других небольших караулов и, так подкрепившись, поспешил с 50 пруссаками на валы, не ожидая приказаний, и расположился у другого порохового склада, от занятия которого зависела судьба крепости. Тут произошла кровавая схватка. Если атака была сильна и неотступна, то и оборона не уступала ей. Бой между столь многочисленными воинами и небольшим отрядом был еще более неравен вследствие недостатка оружия и патронов у кроатов; в их распоряжении находилось только то, что они успели захватить у караульных солдат. Им пришлось отказаться от надежды добыть их в большом количестве, так как арсенал находился вне крепости. Комендант был тяжело ранен в самом начале схватки. Чарницкий мог получить лишь незначительное подкрепление, половина его солдат была частью убита, частью ранена, остальные уже изнемогали, а кроаты, из которых уже 50 человек лежали мертвыми, обнаруживали решимость победить или умереть.
