Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Адмирал Угаки Матомэ, командующий 5-м воздушным флотом, героически и безрезультатно оборонявшим Окинаву буквально до последнего самолета, решил разделить судьбу своих подчиненных-камикадзэ. Его поступок до сих пор вызывает неоднозначные оценки в Японии. Дело в том, что 15 августа (уже после выступления Хирохито по радио с обращением к нации и после прекращения боевых действий на японо-американском фронте, что могло расцениваться как прямое неподчинение приказу императора, не говоря уже о возможных дипломатических осложнениях или даже возможности срыва перемирия в случае потопления в ходе этой акции какого-нибудь американского корабля) адмирал приказал передать командиру звена 701-й авиагруппы камикадзэ лейтенанту Накацуре Тацуо следующий приказ: «Звено эскадрильи 701-й авиагруппы в составе трех пикирующих бомбардировщиков атакует корабли противника у Окинавы. Командует атакующим звеном адмирал». На все уговоры своего начальника штаба и прочих офицеров передумать Угаки отвечал, что он хочет воспользоваться своим правом умереть достойно. Близкий друг Угаки, контр-адмирал Дзёдзима возразил: «Понимаю, что как командующий ты несешь всю полноту ответственности за 5-й воздушный флот. Но, помимо прошлого, ты должен думать о будущем, по отношению к которому у тебя сохраняются долг и ответственность. Мне говорили о твоем намерении, и я вполне сочувствую тебе. Тем не менее ради общего блага я призываю тебе отказаться от него». Угаки терпеливо выслушал друга. Затем с обезоруживающей прямотой и чистосердечием сказал: «Это мой шанс умереть воином. Я не должен его упустить. Я уже подобрал себе преемника, который позаботится о делах после того, как я оставлю свой пост». События, произошедшие далее, стоят того, чтобы описать их полностью, потому что они как будто сошли со страниц самурайской военной повести Средних веков. Состоялась короткая церемония прощания с адмиралом Угаки, который поблагодарил подчиненных за службу и выразил сожаление по поводу того, что их усилия не привели к победе в войне. Голос Угаки звучал глухо и бесстрастно. Затем адмирал отправился на летное поле, снял с мундира все знаки отличия и взял с собой лишь бинокль и короткий меч, подаренный ему когда-то знаменитым адмиралом Ямамото Исороку (эпизод, вызывающий в памяти поведение верного вассала Минамото Ёсицунэ по имени Сато Таданобу, сжимавшего в момент своей смерти меч, подаренный ему Ёсицунэ). С Угаки хотел отправиться в последний полет капитан из состава его штаба, но получил отказ, после чего «зарыдал, не стесняясь тех, кто проходил мимо» (что не вызвало ни тени насмешки у его товарищей). На аэродроме Угаки поджидал сюрприз – не три, а все одиннадцать самолетов эскадрильи во главе с лейтенантом Нагацука были готовы к вылету. В ответ на скорее риторический вопрос начальника штаба молодой лейтенант «отвечал взволнованно и с воодушевлением, доходящим до восторга: "Кто смирится с тем, что операция ограничивается тремя самолетами, когда сам командующий собирается участвовать в атаках самолетов симпу на врага? За ним последует каждый самолет моего подразделения"». Услышав этот разговор, адмирал Угаки встал на небольшой постамент и в последний раз обратился к своим подчиненным с речью: «Это в самом деле трогательно. Неужто вы все хотите умереть вместе со мной?» Руки всех пилотов рванулись вверх под восклицания единодушного согласия. В их искренности не было никакого сомнения». Самолеты взмыли в воздух, причем в кабине одного из двухместных пикировщиков было трое – Угаки, лейтенант Нагацука и его верный штурман, унтер-офицер Эндо Акиёси, который заявил адмиралу, что тот занял его место, и, не слушая никаких возражений, влез на одно сиденье с прослезившимся при виде такой самурайской преданности Угаки.
Четыре бомбардировщика не долетели до цели из-за неполадок в двигателях и приземлились, судьба остальных семи достаточно загадочна. Окинавы они, похоже, все же достигли. Перед последним, смертельным пике Угаки вышел в радиоэфир: «За неудачу в защите родной страны и разгроме высокомерного неприятеля я несу личную ответственность. Высоко ценю героические усилия офицеров и всего личного состава подчиненных мне войск в течение последних шести месяцев. Намерен провести боевую операцию на Окинаве, где мои подчиненные пали в бою, как облетает вишневый цвет. Там я пойду на таран и сокрушу самонадеянного врага в духе подлинного бусидо с твердым убеждением и верой в незыблемость императорской Японии. Уверен, что личный состав всех подразделений, находившихся под моей командой, поймет мотивы, которыми я руководствовался, преодолеет предстоящие трудности и будет стремиться преобразовать нашу великую Родину так, чтобюы она сохранилась в веках. Да здравствует Его Величество Император!»
Так, с традиционным «Тэнно хэйку бандзай!» (обычно это выражение переводят как пожелание – «желаю императору прожить десять тысяч лет!», у нас и на Западе более известен сокращенный вариант «бандзай») адмирал Угаки Матомэ спикировал на вражеские корабли у гористого побережья Окинавы, а вслед за ним и шесть других самолетов – верные самураи ушли вслед за господином. Вот только последних стихотворений они не оставили, и свидетелей их героизма, возможно, не было вовсе, кроме морских чаек и свинцово-серых волн Великого океана. По крайней мере, архивы ВМС США не отмечают потерь от атак камикадзэ в этот день. По-видимому, летчики, исчерпав запас топлива, просто обрушили машины в океан, либо о чем-то умалчивают американские архивы… Лишь через десятки лет после событий 1945 года тайна приоткрылась – на северном побережье Окинавы, в малодоступном районе на берегу были найдены фрагменты четырех японских самолетов, которые входили в состав погибшей 15 августа группы. Видимо, остальные бомбардировщики, в том числе самолет Угаки, поглотили океанские волны…
А что же инициатор создания корпуса смертников, подлинный «отец камикадзэ» вице-адмирал Ониси Такидзиро? Он ушел с не меньшим достоинством, предпочтя смерть от собственной руки в традиционном японском стиле, пережив Угаки, возможно, на несколько часов – но каких часов! Еще на рассвете 15 августа он совершил сэппуку в полном одиночестве, без помощника кайсяку. Затем Ониси отказался от всякой медицинской помощи и прожил в страшных мучениях до шести часов вечера. Друг адмирала, Кодама Ёсио, стал свидетелем последних часов жизни непреклонного адмирала. Его попытка совершить дзюнси была остановлена окриком Ониси: «Не будь дураком! Что толку с того, что ты себя сейчас убьешь? Молодые люди должны жить и отстроить Японию заново». На предложение Кодама привезти жену адмирала для последнего прощания с ней Ониси нашел в себе силы улыбнуться: «Что может быть менее умного для военного, чем разрезать себе живот, а потом ждать приезда жены? Лучше посмотри на это стихотворение!»
Последним хокку Ониси Такидзиро было:
Омыта и ясна Теперь луна сияет. Гнев бури миновал.
Перевод А. Фесюна После смерти Ониси в его кабинете нашли два письма, которые цитирует, в частности, А. Моррис. Вот текст второго, обращенного к летчикам-камикадзэ и японской молодежи (первое адресовано жене и носит личный характер).
«Я желаю выразить глубокое уважение духу храбрых бойцов Сил особого назначения. Они доблестно сражались и умирали с верой в нашу конечную победу. Смертью я хочу искупить часть вины за неудачу в достижении этой победы и приношу извинения духам этих молодых летчиков и их семьям, лишившимся близких.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
