«Вохеншау», по мысли Геббельса, должен был стать «живой и грандиозной хроникой эпохи, важным духовным мостом между фронтом и тылом, между отдельным человеком и временем, в котором он живет».
Предпосылкой успеха «Вохеншау» было объединение с 20 июня 1940 г. всех четырех еженедельных выпусков киноновостей: Ufa-Tonwoche, Deulig- Tonwoche, Tobis-Wochenschau, Fox Tonende Wochenschau в единый «Вохеншау». Объединение касалось как журналистских кадров, так и технических средств.
Неделю за неделей изготовляли до 2000 копий «Вохеншау», то есть каждый третий кинотеатр в рейхе сразу располагал первой копией очередного выпуска. С мая 1940 г. стали создавать кинотеатры для «Вохеншау» — Wochenschaukinos. В таких кинотеатрах в Берлине ежедневно с 10 до 22 часов каждый час показывали очередной выпуск; к выпускам прилагались художественные короткометражки.
«Вохеншау» достиг технических, художественных и коммерческих высот и несомненного успеха между 1940 и 1944 гг.: он далеко превосходил по своей пропагандистской эффективности аналогичные киножурналы нацистских противников и союзников. «Манчестер гардиан» писала, что английская военная кинохроника по сравнению с немецким «Вохеншау» — это вода по сравнению с виски. Геббельс и его министерство по праву гордились этим документальным сериалом — два вечера в неделю Геббельс полностью посвящал редактированию «Вохеншау»; один вечер он просматривал и компоновал сырой материал, во второй вечер он редактировал готовый выпуск. Обычно из 150 км (!) пленки для одного выпуска оставляли 600–800 м: можно себе представить, каковы были масштабы работы… Немецкие документалисты с гордостью говорили, что народ в Германии ходит в кино не ради художественных фильмов, а ради «Вохеншау». Кроме короткометражек, военными документалистами было смонтировано три полнометражные ленты военных хроник — «Крещение огнем», «Марш на Польшу» и «Победа на Западе». Немецкую армию представляли состоящей из крепких, здоровых и жизнерадостных людей. Военные эпизоды переплетались с фрагментами лагерной или полевой жизни: зритель видел, как солдаты пишут письма домой, бреются, читают газеты. Эти сцены часто перемежались с картинами тихих немецких городов, чистых деревенек — это их защищают мужественные немецкие солдаты… Войной же руководит неутомимый и вездесущий фюрер; он близок своим солдатам и является военным гением, от внимания которого ничего не ускользает. Все три фильма сопровождались комментарием, что немцы якобы не хотели войны, что их вынудили ответить на агрессию и обороняться и т. п. Война во всех этих фильмах трактовалась как некое динамичное состояние: немецкая армия постоянно в наступлении, а противник — несмотря на то, что хорошо вооружен — не способен к действию по причине деморализации или дегенеративности.
На военные темы снимались и художественные фильмы, наиболее удачные из них — «Концерт по заявкам», «Враги», «Эскадра Лютцова», «Подлодки берут курс на запад», «Разведотряд Хальгартена», «Штуки».
В сентябре 1941 г. в «Вохеншау» демонстрировали колоссальные заводские корпуса Кривого Рога, при этом зрители недоумевали, кто мог спроектировать эти сооружения и как работали эти заводы, если вся советская интеллигенция уничтожена Сталиным? Геббельс сразу реагировал на подобные казусы и вносил в последующие выпуски соответствующие коррективы. Впрочем, после 1942 г. на «Вохеншау» уже стали смотреть как на обязательное и обременительное приложение к художественным фильмам.
5 июля 1941 г. на конференции в Минпропе Геббельс потребовал от своих подчиненных изображать Советский Союз как страну обмана, эксплуатации и кровавого террора. Особый упор он распорядился делать на изображении жалких и бедных условий жизни советских людей, а также на демонстрации материалов, представляющих советских солдат как бандитов и убийц. После оккупации Киева «Вохеншау» показывал толпы советских военнопленных с комментарием: «перед нами нецивилизованные и неграмотные обитатели степей внутренней Азии, которых готовили к тому, чтобы огнем и мечом опустошить Европу». Один из выпусков «Вохеншау» завершался «символической сценой»: «освобожденный от советского ига» украинский рабочий молотом разбивал бюст Сталина. Символы советской власти — Сталин, рабочий как представитель народа, молот как часть государственной советской символики — сделались инструментами нацистской пропаганды, при помощи которых советская система визуально сводилась ad absurdum. Еще режиссер ловко смонтировал кадры с аплодисментами якобы наблюдавших за этой сценой простых людей: казалось, эти люди одобряют новый порядок, который несли немецкие оккупанты.
В 1943 г. живой отклик у немцев вызвали сообщения геббельсовской пропаганды об убийстве советскими чекистами польских офицеров в Катынском лесу. Дело в том, что летом 1942 г. в Смоленске среди местных поляков распространился слух о том, что в Катынском лесу НКВД были расстреляны польские офицеры. На свой страх и риск поляки раскопали несколько могил, поставили на этом месте кресты и этим ограничились. Лишь в феврале 1943 г. тайная полевая жандармерия вермахта узнала об этих захоронениях и передала известие по инстанции. С наступлением тепла было выкопано 4143 трупа, из которых эксперты сразу идентифицировали 2805. Геббельс распорядился опубликовать бюллетень по результатам этого расследования, к которому были привлечены и независимые эксперты. В бюллетене говорилось, что среди обнаруженных трупов было 2 генерала, 12 полковников, 50 подполковников, 165 майоров, 440 капитанов, 542 старших лейтенанта, 930 лейтенантов. Также описывалась реакция советской стороны, которая сначала утверждала, что речь идет о доисторических захоронениях, а затем о том, что это дело рук самих немцев.
СД передавала: в обществе иногда говорили, что немцы убивали поляков и евреев гораздо больше, чем русские. Эпизод в берлинском метро, который описывался информаторами СД, подтверждает это: четыре фронтовика с боевыми наградами за кампании 1941–1942 гг. вслух обсуждали газетные материалы о расстрелах в Катынском лесу и возмущались жестокостью большевиков. Один из них сказал: «Судьба евреев не лучше, и если километрах в ста от Смоленска покопаться в земле, то можно будет найти десять тысяч трупов евреев, убитых эсэсовцами». Все услышали эти слова и промолчали. Подобные же высказывания имели место, когда в июле 1943 г. солдаты вермахта нашли в винницком городском парке массовые захоронения жертв НКВД.
По поводу масштабов большевистского и нацистского террора в Польше следует сказать, что — по самым осторожным оценкам — в своей зоне оккупации, которая была в 2 раза меньше нацистской, советские чекисты с 1939 по 1941гг. убили в 3–4 раза больше людей, чем нацисты. Нет ничего удивительного в том, что после нападения на СССР многие поляки воспринимали немцев как освободителей.
В связи с войной геббельсовская пропаганда развернула «еврейскую тему»: евреи якобы всегда хотели войны, поэтому святым долгом является оборона от «злодеев», которые в ходе расового противостояния хотят истребить немецкий народ. Если в момент нападения на СССР в нацистской прессе доминировали обвинения в адрес еврейско-большевистской клики, то в декабре 1941 г., в момент объявления Гитлером войны США, — уже в адрес еврейско-плутократической клики. Впрочем, чтобы не травмировать немецкую публику появлением у Германии нового врага, Минпроп распорядился не выносить в заголовки газетных статей слова «объявление войны Германией и Италией США», но лишь — «большая речь фюрера», «окончательное сведение счетов с Америкой» и т. д. Геббельс распорядился, чтобы главным пропагандистским лозунгом в третью военную зиму стали слова «реалистический оптимизм». 19 декабря Геббельс приказал передать прессе соответствующие указания; информация была направлена и гауляйтерам. Целью этого лозунга, подчеркивал Геббельс, было «придать немецкому народу стойкости и возбудить в нем уверенность в решимости правительства». Отныне, считал Геббельс, в Германии должны говорить не о жертвах, а о «неудобствах войны». Геббельс считал, что пропаганда должна соответствовать действительному развитию событий: те события, известия о которых все равно дойдут до немцев, должны быть обязательно упомянуты и найти свое место в общей картине развития событий на фронтах. Но предупреждения министра пропаганды были напрасными: как передавала в своих донесениях СД, простые немцы не доверяли официальной прессе, а все более полагались на письма и рассказы фронтовиков, на слухи. Несмотря на недоверие немцев, с началом войны значение прессы как источника информации стало расти, при этом газетная информация становилась все более пропагандистски окрашенной. Оформление и содержание газет резко изменилось: последние сообщения и репортажи с фронта располагались на нескольких страницах, мирным новостям и событиям культурной жизни отводилось все меньше места. В мае 1941 г. Имперская палата прессы «вследствие дефицита бумаги, краски, свинца и рабочих рук» закрыла 500 частных газет.
