Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Затем наши имена опять попали в юридическую машину, и громадная мельница начала нас перемалывать. На этот раз была новая песня! Офицер МВД спросил меня, был ли я вместе с Гитлером, когда он посещал Муссолини, и что я думаю о Катыни. Сперва я не увидел никакой связи между этими двумя вопросами. Естественно, я ответил, что посещал Муссолини четыре раза. И это было все, что он хотел знать. Я мог идти. Через три недели мне было зачитано следующее обвинительное заключение: «Поскольку вы несколько раз посещали Муссолини в сопровождении Гитлера, вы несете ответственность за приготовления к войне. Во время этих визитов Муссолини и Гитлер разработали преступный план нападения на Советский Союз. На основании этого вам предъявлены обвинения в соучастии в подготовке к войне». Все присутствующие, которые стояли рядом со мной во время чтения этого документа, казалось – во всяком случае, судя по выражению их лиц, – были просто подавлены нелепостью этих обвинений. Я объяснил переводчику, что я летал к Муссолини в 1933, 1934, 1937 и 1943 годах – то есть два раза задолго до начала Второй мировой войны, один раз за четыре года до начала войны с Советским Союзом и один раз через два года после начала войны на востоке. Более того, я был просто летчиком и не имел никакого отношения к переговорам и к военным приготовлениям. Последовало разъяснение столь же бессмысленное, как и обвинение: «Здесь такие вещи не обсуждаются. Вы предстанете перед трибуналом!» И я на самом деле предстал перед ним 31 мая 1950 года. Казалось, что все происходившее в тот день имело для русских какое-то особо важное значение, поскольку тем утром, после получения пайки, как называлась дневная порция хлеба, мне выдали еще и селедку, уверив при этом, что я не буду испытывать жажды в течение дня.
Мы выехали из Бутырки и отправились в здание, где располагалось Министерство внутренних дел. По сравнению с другими спектаклями подобного рода в данном случае они хотя бы немного постарались. Несколько людей сделали все, что могли, чтобы придать хотя бы видимость смысла этой пародии на правосудие. Заседание вел генерал. Справа и слева от него сидели полковник и подполковник и, за компанию, переводчик и стенографист, который записывал все выступления. Суть обвинений осталась неизменной. За моей спиной стояли два конвоира, вооруженные автоматами. На их лицах было написано, что они уже слышали предъявляемые мне обвинения и преисполнены важности от осознания того, что охраняют человека, который разработал план войны против Советского Союза. Я опять повторил то же самое, что и в тот раз, когда переводчик впервые зачитал мне обвинения. Затем я сказал генералу, что они должны также арестовать и машиниста локомотива, который тащил тот вагон, в котором Гитлер и Муссолини вели переговоры в районе Бреннерского перевала.
По крайней мере, я испытал чувство удовлетворения, когда после моего заявления повисла глубокая тишина. Я не знаю, в каком направлении в тот момент заработали мысли участников этого судилища, испытывали ли они чувство сожаления из-за нелепой задержки, поскольку можно было просто зачитать приговор, уже отпечатанный на бумаге, или же они думали о том, как переписать сцену переговоров, перенеся место действия с поезда на самолет. Генерал решил не терять достоинства. Он запретил мне делать подобные высказывания в будущем и отправил меня из комнаты. Через пятнадцать минут меня завели в нее снова. О Гитлере и Муссолини больше не сказали ни слова. Теперь эти «добрые господа» придумали новую тему для беседы. Судебное заседание напоминало игру в вопросы и ответы:
– Вы когда-нибудь были в России вместе с Гитлером?
– Да, много раз. В течение нескольких месяцев мы жили в ставке под Винницей на Украине.
– А где вы еще были на территории Советского Союза?
– Во всех горячих точках, где шли бои, в районе Ленинграда, в Смоленске, Запорожье, в других населенных пунктах на территории Украины и Крыма.
После этого генерал захотел узнать, какие события происходили во время этих визитов. Я вкратце объяснил ему, что в большинстве случаев Гитлер приказывал доставить к нему в ставку того или иного командующего армией, но в критических ситуациях, чтобы не оставлять войска без командования, Гитлер сам вылетал на линию фронта, чтобы провести совещание и дать нужные указания. Чаще всего мы летали по ночам, но с таким расчетом, чтобы прибыть на обсуждения обстановки на фронте, которые начинались в полночь. Через два или три часа мы возвращались в ставку.
Казалось, что генерал был вполне удовлетворен моими ответами. Я мог идти. Мне сказали, что генерал куда-то поехал, чтобы посоветоваться относительно моего дела. Во всяком случае, они ждали примерно полтора часа, прежде чем позвали меня обратно.
Опять все выглядело очень официально, а затем мне зачитали приговор: «Поскольку вы, совместно с Гитлером, несколько раз посещали советские города и, таким образом, способствовали совершению преступлений против мирных советских граждан и советских военнопленных, вы признаны судом виновным, и на основании этого приговариваетесь к двадцати пяти годам заключения с отбыванием срока в трудовых и исправительных лагерях».
Естественно, я начал протестовать и заявил, что никогда не принимал участия в обсуждении военных вопросов. В мои обязанности входило только управление самолетом. Генерал ответил, что это больше не подлежит обсуждению и что я осужден на законных основаниях. Я могу обжаловать принятое решение в течение семидесяти двух часов.
Судебное заседание закончилось, я был осужден на двадцать пять лет. Войдет ли в эту комнату следующий заключенный? Оба моих товарища, которых привезли вместе со мной тем же утром, также были осуждены, но, насколько я знаю, их даже не пригласили в зал заседаний.
После возвращения в Бутырку мы не вернулись в наши прежние камеры, вместо этого нас поместили в камеры, предназначавшиеся для тех, кто уже осужден, причем в каждой камере от двадцати до двадцати пяти человек.
В таком составе мы оставались недолго. В течение дня к нам поместили еще несколько генералов, которые также предстали перед так называемым судом и все как один были осуждены на двадцать пять лет. Все происходящее казалось нам почти нереальным, если бы за всем этим не скрывалась мрачная бездушность судебной машины, в жернова которой мы попали. Наши камеры теперь заперли на особые замки, не такие, как в обычных камерах, а кроме того, на дверях имелись специальные занавески. Мы были людьми, осужденными на двадцать пять лет, с которыми обращались по особым правилам. Я сразу отправил кассационную жалобу, на которую тут же пришел ответ: «Прошение отклонено!» Все мы – генералы, священнослужители, люди общественных профессий, интеллектуалы, рабочие, крестьяне – пытались найти для себя ответ на один вопрос: как это все понимать? что это, чудовищная ошибка? кто во всем этом виноват? Спустя короткое время нам все стало ясно, и все оказалось до смешного просто! Когда русские, выполняя какие-нибудь распоряжения, волей-неволей обижали нас, они говорили при этом: «Мы знаем, что вы все осуждены коллективно, но мы только выполняем приказы. Мы знаем, что мы делаем то же самое, за что вы получили свои сроки. Но пожалуйста, поймите, мы – должны!» Пагубные последствия этой политики стали очевидными во время корейской войны. Оказалось, что каждый солдат враждебной армии, которого захватили в плен, может быть объявлен преступником, его права и достоинство могут произвольно попираться, и вы можете делать с ним все, что только заблагорассудится, в том числе использовать его в качестве заложника для достижения своих политических и пропагандистских целей. Очень часто нас спасала только ненависть. В этой жизни для нас остались только страдания и надежда на перемены в судьбе.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
