Муц заметил, что глаза у Матулы остались открыты. После смерти во взгляде капитана наконец проявилось выражение. Чуть отчетливее, нежели смутное удивление… хотя Йозеф сомневался, не был ли то отголосок быстротечного восторга перед взмахом шашки, срубившей голову, и пришедшего в тот же миг еще более жестокого осознания проигрыша — что и другие, а не только главнокомандующий корпуса да тунгус состязались за владычество над тайгою.
Дымя, эшелон красноармейцев въехал на полустанок, неторопливо пихая перед собой разбитый чешский паровоз. Пока скопцы тушили пожары и чинили пострадавшие жилища, обе стороны принялись выхаживать раненых. Ни один из горожан в бою не пострадал, однако большинство изб, стоявших окнами к железной дороге, понесли ущерб или оказались разрушены, а после того как скопцы обвинили чехов и пришельцев в мародерстве, начались стычки.
Над станцией и зданием присутственных мест подняли красные флаги. Ведя красноармейцев по городу, Бондаренко, точно чудотворец, указывал на те или иные вещи, объявляя их народным достоянием.
Муц несколько часов потратил на уговоры: переутомленного, измученного похмельем врача красных упрашивал посмотреть Алешу; Бондаренко — оставить чехам оружие и паровоз, чтобы те добрались до Тихоокеанского побережья; чехов убеждал в том, что красным стоит доверять, а бывших среди чехов социалистов — не верить большевикам. Отношения обеих сторон оставались напряженными до тех пор, пока вечером, когда Муц, Дезорт и Бондаренко, потратив несколько часов на безрезультатные переговоры об условиях, на которых чехи оставят город, не обнаружили: старшие кашевары чехов и красноармейцев договорились, как лучше всего приготовить убитую снарядом телку — сварить.
Наутро прибыл взвод красной конницы, бабки лошадей украшала грязь, всадники были неряшливы и измождены, согбенны, в кожаных тужурках, накинутых поверх гимнастерок. Командир, аварец по фамилии Магомедов, в белой папахе и в казачьей бурке, завидовал комиссару из-за поздравительной телеграммы, отправленной Троцким по случаю захвата города, и Муц, неожиданно для самого себя, оказался союзником комиссара в споре, разгоревшемся из-за того, какое именно народное достояние должно быть отведено на постой двух дивизий. Комиссар Магомедова, Горбунин, извинился и отправился на прогулку осматривать окрестности. Повстречал Анну Петровну: женщина в черном пальто с залатанными локтями стояла на дороге. В руках у нее была камера.
— Доброе утро, — поздоровался комиссар.
— Доброе утро.
— У вас окна разбиты.
— Стекольщика дожидаюсь.
— Горбунин, Николай Ефимович, — поклонился комиссар.
— Лутова, Анна Петровна.
— Крестьянка?
— Нет.
— Рабочая?
— А как вы думаете?
— Буржуазная паразитка?
— Овдовевшая мать.
— Ваш аппарат?
— Мой.
— Хорошие снимки делает?
— Случается.
— А на это что скажете? — Горбунин достал скомканную газету, отпечатанную на одном листе и сложенную в четыре страницы. Газета называлась «Красные копыта».
Анна внимательно изучила листок. От мороза щеки зарделись, а поскольку доктор уже успел побывать и успокоить мать, в глазах женщины вновь вспыхнули любопытство и жадность.
— Здесь нет снимков, — ответила Анна.
— Моя газета, — пояснил комиссар.
— Рада за вас.
— Нравится вам здесь?
— Нет.
— Уезжаете?
— Да.
— Куда?
— В Прагу.
— А когда?
— Скоро.
— А я вам нравлюсь?
— Право, не знаю…
— Вы мне симпатичны.
— Чего вы хотите?
— Верхом ездить умеете?
— Умею.
— Дети есть?
— Сын. Ранили, но скоро поправится.
— Верхом ездит?
— Научится еще.
— Газете нужна наглядная агитация.
— Понимаю.
— Хотите уехать из России?
— Нет.
— А работать?
— Там видно будет.
— А что, если вам на меня поработать?
— Кем же?
— Фотохудожницей.
— А кормить будут?
— Разумеется.
— Одежда?
— Народ даст.
— А мой особняк?
— Конфискуют.
— Отчего?
— Буржуазно.
— А если мне остаться?
Горбунин ненадолго призадумался:
— Определенно конфискуют.
Нахмурившись, Анна неторопливо кивнула.
— Значит, фотохудожницей…
— Да.
— А мальчика моего будут учить?
— В нашем эскадроне — трое учителей. Включая меня.
— И что же вы преподаете?
— Философию, французский и основы конного спорта.
Женщина пристально глядела на собеседника — крепкого тело сложения, немного за сорок, морщинки вокруг глаз и рта свидетельствуют о нетерпеливой доброжелательности, о жизни, полной тяжелых уроков, и о смешливости… Глаза черные, такие, что голова кругом.
— Какой именно фотохудожницей?
— Ну, вы же фотохудожница.
— Что вам встречалось на прошлой неделе?
Горбунин вошел в дом рассказать о виденном, и пока гость попивал на кухне чай, хозяйка уже видела истории, скрытые за словами: плачущая над горячим караваем древняя старуха. Ворон над мертвецом. Всадник на лошади, прибивающий к церковным вратам портрет Ленина. Тени конников на ярком, свежем снегу. Лицо комиссара в ржавой воде. Следы в грязи, окружающие поваленное изваяние. Двое крестьян у костра, испугавшихся стеклянного глаза татарина. Уставшая девочка. Немытый младенец. Сумасшедший отец. Золотые зубы на стариковской ладони. Въезд в притихшие города. Красные знамена, развевающиеся на ветру, и разверстые в песне рты.
Спросила Горбунина:
— И когда начинать?
— Скоро уже, — заверил комиссар. — Ну так что, поедете?
Женщина кивнула:
— Разумеется, — и расхохоталась.
Тем утром чехи хоронили возле станции Матулу, Нековаржа, Ганака и Горака, кочегара. Вечером того же дня от полученных ран умер пятый — Смутный.
Тело Балашова скопцы отказались не только забирать, но даже и хоронить на своем кладбище. Говорили, Глеб попал в ад, совершив смертный грех, когда убил капитана. И тело его осквернит прочих. Муц сказал Скрипачу, новому старосте, что Балашов спас целый город, зарубив главнокомандующего корпуса, и Скрипач кивнул, признавая, что так и было.
