– Она не ведьма, – простонал Пихлер. – Она невинная девушка, клянусь!
– Ха! Невинная? Ты лжешь, брадобрей! Думаешь, я не слышал ее прозвище? На улицах Чески-Крумлова ее называют Перловицей. Она – шлюха жирного пивовара, но отказывается делить постель со мною! Я – Габсбург! – бушевал дон Юлий. – А она готова раздвигать ноги перед вонючим торговцем пивом, но отвергает меня, сына короля?!
Зикмунд промолчал и только страдальчески закрыл глаза.
– Отправьте его в темницу! – взревел бастард. – Я верну мою Маркету, или ты умрешь, треклятый брадобрей!
* * *
Прежде чем войти в комнату матери-настоятельницы, послушница Фиала разгладила апостольник. Старая монахиня, сопроводившая ее сюда, была такой злой, какой юная послушница еще никогда ее не видела; даже злее, чем когда поймала Фиалу за пением при мытье полов. Сдерживая нервную дрожь, девушка открыла тяжелую дверь и приблизилась к кровати матушки Людмилы.
Она присела, потом поклонилась, снова присела и еще раз поклонилась.
– Матушка, – проговорила Фиала, обмирая от страха. – Мне так жаль! Простите меня за то, что я согрешила.
Настоятельница медленно повернула лицо к девушке.
– Согрешила? В чем?
Послушница чуть заметно выдохнула и начала заикаться:
– Сестра Агнесса… она так рассердилась… я думала… думала, что…
– Нет, нет! – отозвалась Людмила и, протянув свою слабую руку, сжала ладонь девушки. – Я позвала тебя, потому что слышала, как ты поешь.
– Простите меня, матушка, за мой грех…
– Какой же грех в том, чтобы петь за работой? Нет, песня – это причина, по которой я позвала тебя. От тебя все еще веет человечностью и радостью. Ты прожила еще слишком недолго в стенах этого монастыря, и они не успели задушить в тебе эту Богом данную жажду жизни. Я хочу попросить тебя об одном одолжении, и через тебя прошу, чтобы моя последняя просьба была исполнена в точности. Ты поклянешься, что сделаешь все так, как я скажу?
– Конечно, матушка, – ответила сбитая с толку послушница.
– Я хочу, чтобы ты наняла карету, которая отвезет меня в дом знахарки Аннабеллы. Я должна добраться туда раньше, чем умру, иначе все пропало.
Глава 42. Страшный сон Катарины
Шагая вдоль ревущей Влтавы, Катарина вспомнила, что прошлым летом видела неподалеку заросли черемши, и свернула с монастырской тропы в лес. Она потрогала пальцами лицо и шею, где кожа еще горела от поцелуев возлюбленного. Поцелуи были такими пылкими, что на коже вполне могли остаться выразительные следы. А если отец, увидев их, заподозрит, что она провела день отнюдь не за сбором луковиц и кореньев?
Ну и пусть. Катарина вызывающе тряхнула волосами, сохранившими свое золото даже при скудном зимнем солнце. Как он может ее наказать? Она и так уже практически пленница в собственном доме. Даже мать уже начала беспокоиться.
– Пожалуйста, поешь чего-нибудь, доченька, – умоляла она утром. – Ты же просто таешь на глазах – посмотри, как висит на тебе платье!
– Я не хочу есть, мама. У меня нет аппетита, – вздохнула в ответ девушка. – Ни к еде… ни к жизни.
Печаль дочери – беда для матери. Элишка уже не могла думать о чем-то другом.
Этим утром она решила – надо что-то менять. Дочке необходимо погулять – и не просто пройтись по двору. Но старшие братья работали с отцом на мельнице, и сопровождать ее мог только младший Иржи.
Элишка смилостивилась, отправив Катарину и Иржи накопать кореньев для рагу и супов вдоль дороги к старому монастырю. Она надеялась, что свежий воздух и красота заснеженных лугов и искрящихся озер взбодрят захандрившую дочь.
Рано поутру Катарина вышла из дома в суровой зимней накидке, неся в руке соломенную корзину. Согласно полученным указаниям, ей надлежало вернуться засветло, чтобы помочь с приготовлением обеда. Иржи шагал рядом, недовольный своим положением сопровождающего при старшей сестре в таком скучном деле.
Какое-то время девушка устало тащилась по улицам, но ближе к городской площади, рядом с которой находилась лавка кузнеца, поступь ее стала легче.
– Ох, Иржи! – сказала она, опустив глаза. – Я забыла взять маленькую лопатку, чтобы выкапывать коренья. Сбегай быстренько домой за нею. Обещаю, что буду стоять здесь, у колодца, пока ты не вернешься.
Мальчик недоверчиво посмотрел на сестру.
– Беги! – приказала она. – Что со мною может случиться посреди городской площади?
И Иржи помчался к мельнице по Панской улице, стуча по мостовой подошвами поношенных башмаков.
Дожидаясь брата возле колодца, Катарина впервые за несколько месяцев вдохнула воздух свободы.
Работавший в кузнице Дамек наблюдал за каждым ее движением. Вот она наклонилась попить из ковша в колодезном ведре… Вот поднесла ковш к губам… Сын кузнеца постучал молотком по раскаленной подкове.
– Ох, хотел бы я быть тем ковшом! – тихо пробормотал он.
Увидев, что его возлюбленная уходит, парень с силой потер глаза. Отец, заметив печаль в глазах сына, грубо его одернул.
– Будь мужчиной и забудь девчонку, – прорычал он, передавая раскаленную заготовку из кузнечной печи. – Пан Млынар найдет ей в мужья богача.
– Просто сажа в глаз попала, – дерзко отозвался Дамек и, отвернувшись, принялся стучать по раскаленному железу и стучал так, пока пытка не стала невыносимой.
Тогда он выскочил из кузни и побежал через площадь к своей возлюбленной, не заботясь уже о том, увидит его кто или нет.
– Куда ты идешь? – спросил он горячим шепотом. – Я должен тебя увидеть!
– Ты должен оставить меня в покое! – зашипела на него в ответ красавица. – Через минуту вернется Иржи и расскажет отцу, что ты подходил ко мне.
– Плевать мне на твоего отца… Куда ты идешь?
Катарина посмотрела через плечо парня на дорогу, ведущую к мельнице. Иржи все еще не было видно.
– В горы, на дорогу к монастырю. Собирать луковицы и коренья, – ответила она.
– Придумай, как улизнуть от брата, – сказал сын кузнеца, метнув взгляд в сторону таверны, из которой за ними мог наблюдать случайный посетитель. – Я приду и найду тебя.
Не дожидаясь ответа, он развернулся и зашагал к кузнице, чтобы закончить работу.
Спустя несколько минут к колодцу подбежал запыхавшийся Иржи с лопаткой в руке.
* * *
Улизнуть от Иржи оказалось не трудно. Брат и сестра договорились держаться на расстоянии крика друг от друга, а потом, когда проголодаются, сойтись в условленном месте и перекусить хлебом с маслом и сыром, узелочки с которыми они захватили с собой.
Дамек нагнал подругу на тропинке через луг, и та взвизгнула от радости, а потом от страха, что их могут увидеть.
