Всю дорогу до Квинса он думал о том, как заведет разговор на столь болезненную тему. Ссора открывала ему прекрасную возможность.
— Сержант Делани, ты — позор нашей полиции! — ядовито заявил Тим. — Я легко мог бы притянуть тебя за жестокое обращение с ребенком.
Лицо у Такка налилось кровью. Казалось, его сейчас хватит удар.
— Какого черта ты…
И тут до него дошло: Тим все знает. Он застыл и чуть не задохнулся.
— Что ты тут пытаешься мне наплести? — Его агрессивный тон несколько поутих. — Несешь, сам не знаешь что!
Тим посмотрел на Такка и ощутил страшный стыд от того, что его родитель оказался таким бесчувственным животным.
— Тебя следует убить за то, что ты не давал мне с ней видеться, — прорычал он сквозь зубы.
— Убить меня? Свою плоть и кровь? Я дал тебе жизнь, парень! — Такк нервно засмеялся. — Служитель церкви собирается совершить отцеубийство?
— Ты убил мою мать. Ты украл у нее жизнь!
— Можешь говорить что хочешь, маленький ублюдок. Именно такой ты и есть.
— Для тебя, Такк, тоже есть определение. И даже еще похлеще.
Внезапно лицо полицейского скривилось в злорадной улыбке.
— А кроме того, я вовсе не уверен, что именно я твой отец. У твоей мамаши всегда было жарко в штанишках…
— Заткнись! — взревел Тим.
— Ну же, смелей! — осклабился Такк, выставляя вперед кулак. — Докажи, что ты мой сын. Попробуй мне врезать!
Такк, приняв минутное замешательство Тима за робость, принялся задирать его тычками левой в лицо.
И тут Тим потерял остатки самообладания и со всего маха двинул Такку в живот. Когда тот согнулся пополам от боли, Тим нанес ему сокрушительный удар правой в челюсть.
Дядька повалился на траву, и в этот момент на крыльце появилась Кэсси.
— Господи, Тим, что ты наделал!
Тим потер ноющую правую руку, отдышался и пролепетал:
— Почему, Кэсси, почему?
— Ради бога! — Тетка с истерическими криками бросилась к мужу. Тот приподнялся на локтях и теперь пытался встать и удержать равновесие. — Я тебя в дом взяла! Ты представляешь себе, какая это была для меня мука? И какой же ты после этого священник?
Тим смерил взглядом обоих приемных родителей и из самой глубины своего израненного сердца произнес:
— А какие же вы после этого люди?
Затем повернулся и зашагал прочь.
61
Дебора
Формально Дебора с первого сентября являлась раввином общины Бейт-Шалом и уже дважды вела субботнее богослужение, а один раз даже похоронный обряд. Тем самым она уже имела опыт общения с несколькими членами общины. Но лишь в канун Нового года[74]она наконец поняла, почему молельный дом был построен с расчетом на девятьсот прихожан.
С завершением годичного круга иудеи всего мира собираются для искупления грехов и очищения. Если католики могут переживать катарсис веры в любое время, то евреям это счастье выпадает только в Святые дни. В эти дни еврей кается вместе с братьями по вере и находит величайшее облегчение в том, чтобы исповедаться в грехах своих в едином хоре с другими, а затем выслушать порицание из уст облаченного в белые одежды духовного лидера общины.
Традиционно в такие дни служба, отправляемая раввином, основывается на библейской легенде об Аврааме, призванном Господом принести в жертву своего единственного сына, Исаака.
Но раввин Дебора Луриа использовала этот текст лишь как отправную точку. Мимолетно упомянув о благочестии Авраама и бессловесной покорности Исаака, она продолжала:
— Однако Библия повествует и о других жертвах, превосходящих в своем величии жертву Авраама. Например, в Книге Судей израилевых рассказывается об Иеффае, великом герое, давшем священную клятву принести в жертву собственную дочь.
По толпе пробежал шепоток. Мало кто знал историю, о которой говорила Дебора.
— Теперь обратите внимание на существенное отличие, — продолжала Дебора. — Во-первых, Авраам не сообщал о своем намерении Исааку — который, как нам известно из позднейших толкований, вовсе не был юнцом, а к тому времени достиг уже тридцатисемилетнего возраста.
Аудитория вновь заволновалась («Нам в воскресной школе об этом ничего не говорили!»), а Дебора продолжала:
— Авраам и Исаак не говорят между собой о том, что им предстоит. Зато Иеффай не только обсуждает с дочерью данный им обет, но она сама фактически побуждает его исполнить обещанное.
В отличие от случая с Исааком здесь нет ангела, который в последний миг спускается на землю и говорит: «Не поднимай руки твоей на отрока». Иеффай должен сам умертвить свою дочь. — Дебора почти физически ощутила, как собравшиеся содрогнулись при этих словах. — На мой взгляд, это предание более убедительно говорит о силе веры в Бога и заставляет нас осознать: мы должны быть готовы к служению Господу и тогда, когда Он не посылает нам ангела, не спасает нас и не убеждает нас в том, что мы поступаем правильно.
Итак, завтра, когда мы будем читать о готовности Авраама принести в жертву Исаака, я стану думать о дочери Иеффая, которая не удостоилась даже того, чтобы имя ее было упомянуто в Библии. Ибо на протяжении всей нашей истории еврейские женщины всегда оставались безымянными дочерьми Иеффая.
Для общины Бейт-Шалом и ее нового раввина это был действительно счастливый Новый год.
Однако Дебора оказалась востребована не только в роли отправляющего службу. Частенько, словно продолжая библейскую традицию[75], она исполняла роль судьи в семейных спорах. В других случаях она давала советы потерявшим духовные ориентиры и утешала в горе.
Через неделю после Йом Кипура случилось несчастье с Лоренсом Грином, детским доктором из Эссекса. Торопясь на срочный вызов посреди ночи, он лоб в лоб столкнулся с встречной автомашиной. Двое суток Дебора провела в клинике вместе с миссис Грин, пока врачи не объявили, что жизнь ее мужа вне опасности, и отлучалась лишь ненадолго, чтобы забрать Эли из школы.
Была только одна проблема. И Дебора очень скоро ее осознала. Ее семейной жизни грозила катастрофа.
Почти по определению, раввин исполняет свои обязанности во внеурочные, с точки зрения всех остальных людей, часы. Для молодой матери-одиночки, какой она была, это оказалось сложно вдвойне. После того как они расположились в новом доме с садом на пол-акра, Дебора лишилась возможности устраивать своему сыну шабат, хотя бы отдаленно напоминающий те праздники, которые некогда сформировали ее как еврейку. Шабат в доме раввина Моисея Луриа был не просто временем песнопений и молитв. Это было еженедельное укрепление семейных ценностей.
